Дезертирство в Красной армии в годы Гражданской войны (по материалам Северо-Запада России) - Константин Викторович Левшин

Противоречащие декрету от 4 января 1919 г. действия властей и, как следствие, расширяющийся мартиролог «сектантов» и постепенное утрачивание ОСРОГ своей уникальной роли (монопольной экспертизы и выдачи удостоверений) вызвали попытки противодействия со стороны последнего. По мнению авторов записки, адресованной В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому и П. А. Красикову от 16 февраля 1920 г., весь смысл и дух декрета был заменен формальным подходом к проблеме. Через полгода тон замечаний стал еще более резким: Наркомюст «испортил все дело», он «озабочен только мертвой буквой закона», и ему в равной степени нет дела ни до ОСРОГ, ни даже до интересов армии. Само название одного из циркуляров Наркомюста – «По применению декрета от 4 января 1919 г. об уклонении от воинской повинности по так называемым религиозным убеждениям» (курсив наш. – К. Л.) – вполне определенно говорило об официальной позиции данного ведомства к такого рода «метафизике», как религиозная вера и ее уважение[1178]. Подрывало позиции ОСРОГ и его заступничество за освобождение от службы в Красной армии лиц, принадлежащих к религиозным организациям, «не только не отклоняющим самого деятельного участия в империалистических войнах в прошлом и настоящем, но и принимавшим в них самое деятельное участие…»[1179]. Жалобы ОСРОГ в СНК и лично В. И. Ленину передавались на рассмотрение во все тот же VIII отдел Наркомюста[1180].

Все виды удостоверений ОСРОГ и отдельных религиозных общин с 1920 г. потеряли всякое самостоятельное значение и рассматривались лишь как части «судебного материала, подлежащие проверке и обсуждению суда»[1181]. За полтора года с момента издания декрета ОСРОГ добился освобождения от службы 8 тыс. человек[1182]. В личной беседе с исследователем А. И. Клибановым бывший секретарь ОСРОГ сообщил о 40 тыс. дел, прошедших через Совет[1183].

По неполным данным, которыми располагал ОСРОГ на декабрь 1920 г., по обвинению в злостном дезертирстве были расстреляны 72 «отказника». По выявленной религиозной принадлежности эти приговоры распределились следующим образом: 36 баптистов, 18 толстовцев, семь молокан, четыре евангельских христианина (без уточнения), один адвентист[1184]. В своей переписке с представителями власти по поводу необоснованных, по мнению ОСРОГ, расстрелов отказывающихся служить уполномоченные отмечали, что лишь в двух случаях (из 69 известных расстрелов на 22 сентября 1920 г.) у трибуналов, выносивших приговор, имелось на руках заключение требуемой декретом от 4 января экспертизы[1185]. В остальных случаях верующие были расстреляны незаконно даже по форме.

ОСРОГ не имел информации о многих делах, предметом которых был отказ брать в руки оружие «под религиозным флагом». По замечанию одного из деятелей союза, «…наших удостоверений имеется в 20 раз меньше, чем отказов от военслужбы»[1186]. Заявлявшие о нежелании служить согласно своим убеждениям уже после призыва или ареста в «качестве дезертиров или уклоняющихся» подвергались суду на общих основаниях «как те, которые дезертируют». Они не считались «искренними» и последовательными в своих убеждениях, не доказали всем образом своей жизни неприемлемости насилия[1187]. При этом даже факт отказа от воинской повинности в старой армии не имел самостоятельного значения для определения виновности или искренности убеждений. Так, толстовец Н. С. Логунов был расстрелян по постановлению Воронежского ГРТ, хотя он за отказ служить находился в заключении вплоть до Февральской революции[1188].

Первое дело по декрету 4 января в Новгородской губернии прошло 19 мая 1919 г. Толстовец М. Оглоблин был определен на работу в военный госпиталь. Он встретил решение суда отрицательно и обещал его обжаловать[1189]. Не стоит удивляться подобной реакции, ведь ряд религиозных направлений не принимали разницу между военной службой и участием в работе на нужды армии, трудовой повинностью вообще. По словам пресвитера баптистской общины Петрограда, ее члены не могли принять трудовую повинность, поскольку считали ее «равносильно величайшему рабству и уничтожению Союза [евангельских христиан-баптистов] и Общины»[1190]. Точно выразил эту же мысль видный деятель ОСРОГ К. С. Шохор-Троцкий: «Если мне скажут, что ты должен редактировать Дневник Л. Н. Толстого, то я откажусь, хотя это самая приятная работа для меня»[1191].

Сильны и образны выпады уполномоченного ОСРОГ по Новгородской губернии В. А. Молочникова в адрес ГКД: «Прошу Вас посадить меня в тюрьму, как вредного для Вас человека, а еще лучше расстрелять. То дело, которым вы занимаетесь, я считаю самым злым, гнусным делом… Людей, не желающих проливать кровь и бороться за глупые выдумки кучки политиканов… вы ловите как преступников, отрываете от нужного труда, бросаете в сырые грязные подвалы и угрозами хотите заставить их подчиниться вашей воле… вы не стыдитесь хватать в заложники их матерей, жен, стариков-отцов, отнимаете у семьи последнюю корову. Теперь вам остается только один шаг, чтобы дойти до древней дикости: вам надо закалывать и съедать заложников…»[1192]. Тем не менее работа его была весьма плодотворной, он неоднократно добивался освобождения толстовцев на поруки под свою ответственность[1193].

В поле деятельности Петроградской ГКД попал красноармеец М. Тихонов, который «не желает воевать и не брал оружие, что служило дурным примером в эскадроне»[1194]. Перед отправкой на фронт против войск генерала Юденича члены РКП(б) Абрамов и Бабурский заявили, что «согласно своим убеждениям они не будут стрелять во время боя с противником»[1195]. У них отобрали партбилеты и перевели в санитарную команду, после чего вернули в свои военкоматы для призыва в общем порядке; дело при этом в суд не передавалось.

Военмор 1-го отдельного Петроградского батальона моряков Е. Волков отказался выдвигаться на фронт в октябре 1919 г. против Северо-Западной армии. Изучая Евангелие и работы Л. Н. Толстого «с момента, как научился читать», Е. Волков пришел к убеждению, что «не давши жизнь, не имеешь право отымать ее…»[1196]. Уже на третий день он был расстрелян. Заступиться за него было некому, так как ни в каких отрицающих военную службу религиозных организациях он не состоял, а в анкете протокола допроса указал себя православным. Слушалось, по сути, обычное дело о попытке дезертировать, правда, не совсем стандартным способом. Время и место явно не располагало к прощению подобных действий, а мягкость наказания могла «убить» дисциплину, поэтому приговор ВРТ Балтфлота не удивителен.

В гораздо менее тяжелой военной обстановке начала 1921 г. военмор С. Куликов по схожим мотивам отказался переводиться на Черное море, а потом и вовсе служить где-либо. Суд не увидел религиозной мотивации в его поступке, так как ранее он своих убеждений никак не проявлял. С. Куликов заявил на процессе о своей полной лояльности советской власти, которой он «симпатизирует больше, чем власти империалистов, к