Принц Модильяни - Анджело Лонгони

Больше всего меня потряс его взгляд – отсутствующий и чужой.

Даже слепая собака сможет узнать своего щенка – по запаху и по вибрациям, которые от него исходят. Я же – нет, я хуже собаки. Как может стать тебе чужим тот, кого ты родила?..

Но я должна была все исправить. Я попросила Маргериту, потрясенную еще больше меня, никак не реагировать, не выражать удивления и не говорить ни слова, после чего приступила к действиям. Я накормила его, приготовила горячую ванну и ласково попросила побриться. Постепенно этот незнакомец стал превращаться в моего сына, и за несколько часов все нелюдимое, что в нем было, рассеялось и исчезло. Я уложила его в постель – и он тут же уснул, а я отложила на потом все свои вопросы.

В его приступах кашля я узнала то, что уже пережила в прошлом; не было необходимости, чтобы он рассказывал о рецидиве туберкулеза, я это поняла сама. Я знаю, что меня ожидает тяжелый, медленный труд, чтобы снова поставить его на ноги. И я прекрасно осознаю, что потом он снова уедет.

Он проспал целые сутки, а когда встал – расположился на кухне и попросил кусок яблочного пирога. Внезапно он снова превратился в моего Дедо. Я приготовила ему кофе, и он съел еще два куска пирога. Он голоден – и это хороший знак.

Сейчас он здесь, передо мной, и у него на губах крошки. Я не знаю, как с ним заговорить; я хочу все узнать, мне необходимо понять, как он довел себя до такого состояния.

– Мама, я знаю, что ты хочешь задать мне кучу вопросов.

– Я?

– Да, ты умираешь от желания расспросить меня.

– Ты почти три года был вдали от дома.

– Я чувствовал себя хорошо эти три года, хотя даже не надеялся на это.

– Что же с тобой случилось сейчас?

Дедо улыбается и не отвечает. Он наливает себе еще кофе и медленно пьет.

– Болезнь вернулась внезапно. Мой лечащий врач сказал мне все то же самое, что обычно. Дышать морским воздухом, хорошо питаться и отдыхать.

– А потом? Ты вернешься в Париж?

– Мама, ты единственная, кто может меня понять. Я не могу быть вдали от Парижа…

Ему больше нечего сказать матери. И больше нет ничего, что мать должна услышать. Он вернется в Париж, и я где-то внутри себя знаю, что он снова доведет себя до того же состояния. А мать должна сдаться – но, конечно же, после борьбы. После того как она вложит всю свою энергию и всю свою любовь, после всей заботы остается только принятие. Ни одна война не может быть выиграна навсегда – особенно когда тот, кто в опасности, не желает быть спасенным.

– Своим поведением ты убиваешь маму.

– Маргерита, прошу тебя… Я только вернулся.

Моя сестра три года вынашивала свое недовольство. Она не изменилась. Ее морализаторство, бессмысленные ограничения, дефицит счастья, романтических и интимных отношений, вообще полное отсутствие желаний мешают ей понимать других.

– Зачем ты уехал за тысячу километров? Чтобы стать жалким неудачником? Скажи мне, ради чего? Ради пары картин, выставленных неизвестно где? Чтобы тащить в постель всех мерзких проституток, которых встретишь? Чтобы отнять у нас те небольшие деньги, которые нам оставил дядя Амедео?

– Маргерита, ты не можешь этого понять, ты никогда не выезжала за пределы Ливорно.

– Здесь есть всё – наша школа, мама, наши братья.

– Нет, наших братьев здесь нет. Они занимаются своими делами.

– Они часто приезжают домой.

– Потому что у них есть на это деньги.

– Ты бы никогда не приехал, даже если бы у тебя были деньги. Эмануэле и Умберто считают, что бесполезно посылать тебе деньги, поскольку в Париже, без контроля, ты никогда не сделаешь ничего хорошего и потратишь все на развлечения.

– Ах, они так говорят?

– Они нам помогают – и имеют право высказывать свое мнение. Ты думаешь, они до сих пор не поняли, кто ты на самом деле?

– Прекрасно… Я так счастлив приехать к семье!

– Мы – нормальная семья, у нас нормальная работа, ни у кого нет желания стать художником. Да и легко быть художником на мамины деньги… Имей в виду: мы знаем, что происходит в Париже. Эмануэле навел справки. Он важный человек и в Ливорно, и в Риме. Он собрал информацию о том, чем ты занимаешься.

– И что же он узнал?

– То, что нужно знать. Нет необходимости что-либо говорить.

– Готов поспорить, ты просто стесняешься это произнести.

– В нашей семье ни у кого нет туберкулеза. Почему именно ты болеешь?

– Я его не в Париже подхватил, он у меня с детства.

– А почему никто из нас не заразился? Это не случайно!

– Хочешь сказать, что это как «десять казней египетских»? Бог меня карает?

– Я не религиозна.

– Ты не религиозна, зато ты моралистка, а это еще хуже.

– Я приличная девушка.

– Да, приличная, старая дева и, возможно, девственница.

– Что ты себе позволяешь?

– Прости, уберем «возможно».

– Амедео, я тебя ненавижу!

– Ты действительно никого не нашла за три года?

– Мне и так хорошо!

– А что хуже? Болеть туберкулезом или отдалиться от мира?

– Не вмешивайся в мою жизнь!

– Зато ты можешь вмешиваться в мою.

– Ты младший брат и несамостоятелен финансово. А я зарабатываю.

– Значит, проблема в деньгах? Мне не нужны ваши деньги. Не присылайте мне их больше.

– Да, конечно! Ты же знаешь, что мама тебе их все равно пришлет. А ты не пробовал найти работу в Париже? В заведения, которые посещают художники, не требуется посудомойщик?

– Я зарабатываю на жизнь искусством.

– Правда? Значит, ты не потратил на развлечения те деньги, которые мы тебе отправляли?

У меня огромное желание окунуться в прошлое, вернуться в детство, когда мы с сестрой решали наши разногласия тумаками. Я их получил достаточно, но некоторые мои и она до сих пор помнит. Я чувствую, как в жилах закипает кровь, у меня непреодолимое желание дать ей пощечину.

Мы с сестрой снова ненавидим друг друга, как в день моего отъезда. Все идеально сохранилось, как белье в шкафу. Более того, разлука, не позволяющая периодически выпускать пар, концентрирует злобу – и это неизбежно приводит к взрыву.

– Маргерита, скажи мне, почему ты так зациклена на деньгах? Ты боишься, что у тебя не будет приданого? Забери себе эти деньги. Может, хоть так найдешь себе кого-то, кто откроет тебе сексуальное наслаждение. Знаешь, люди от этого становятся лучше, становятся более понимающими и спокойными.