Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас

Проблема здесь не только в том, что мы не можем знать, чем на самом деле занимались Ричард и Филипп: нам очень трудно даже установить, что их современники думали по этому поводу. Церковь порицала содомию, и вполне возможно, что если хронисты и другие люди подозревали содомию между принцами, они бы отозвались об этом негативно. Однако возможно, что некоторый уровень терпимости все-таки был, и не факт, что люди всегда связывали любовные и физические отношения между двумя мужчинами с содомией, которая представляла собой отречение от Господа. В тех документах, где подчеркивается любовь между Ричардом и Филиппом, не указано, чтобы кто-либо из них был женоподобен.

Существует и пример дружбы между рыцарями, жившими через два века после Филиппа и Ричарда: эту дружбу можно понимать по-разному, хотя мы опять-таки не можем знать наверняка, какая из теорий верна. На могильной плите двух английских рыцарей, погибших в Константинополе в 1391 году, говорится, что в течение тринадцати лет они были постоянными спутниками, и когда один из них умер, другой отказался принимать пищу и скончался через несколько дней. В дополнение к этой романтической истории на плите вырезаны два рыцаря с одинаковыми щитами, и гербы их семей на щитах объединены в один: каждый герб занимает половину щита. Это было крайне необычно. Общий герб делали супружеские пары и епископы, которые объединяли семейный герб с гербом престола. Редко можно увидеть, чтобы гербы объединили двое мужчин, и это, безусловно, указывает на особый род существовавших между ними отношений, даже если мы не можем точно сказать в точности, что именно это были за отношения.

Пожалуй, самое поразительное в мужских однополых отношениях в Средние века было то, что средневековое общество, в отличие от современного, по-видимому, высоко ценило глубокую, страстную мужскую дружбу. Если сегодня мужчины попробуют выразить свои чувства друг к другу так же, как в Средние века, все решат, что между ними существуют сексуальные отношения. Средневековые люди в таких ситуациях либо не верили, что их связывает секс, либо не считали это особенно важным, поскольку комментариев на этот счет мы не видим.

Но хотя такие теплые, любящие отношения между мужчинами воспринимались в Средние века намного лучше, чем аналогично выраженные чувства сегодня, они все же иногда вызывали вопросы. Люди прекрасно знали о том, что существует особая социальная система, в рамках которой молодые люди, избранные за их воинскую доблесть (что подразумевает сильное, атлетичное тело) и привлекательность, воспитывались и получали привилегии при дворе. В рыцарском романе начала XII века «Амис и Амилун» двое мужчин:

…они поклялись в верности друг другу… Они вместе прибыли ко двору короля Карла, который счел их скромными, умными и необычайно прекрасными молодыми людьми … Ами стал королевским тезаурарием, а Амиль – его сенешалем.[236]

Эта история напомнила бы образованным читателям о Юпитере и его виночерпии Ганимеде: именно от его имени произошло слово «катамит» (пассивный партнер в сексе между мужчинами). Этот сюжет был широко известен в Средние века и часто изображался в искусстве – например, на капителях колонн церкви XII века во французском Везле. На этой скульптуре изображено, как Юпитер похищает мальчика: возможно, это отсылка к тому, какая судьба может ждать молодых облатов в монастырях. Но Ганимед мог напоминать об осторожности не только монахам, принявшим обет безбрачия, но и мирянам. Архиепископ Турский, Хильдеберт Лаварденский, в XII веке напоминал им:

Мальчики совсем не безопасны; не следует посвящать себя кому-либо из них. Во многих домах, как говорят, можно найти Юпитеров. Но не стоит надеяться на вечную жизнь в раю, свершив Ганимедов грех: никто не восходит к звездам такими деяниями. Лучший закон посвящает райские чертоги одним лишь Юнонам: женам-мужчинам достается преисподняя.[237]

Любовь между королями и их рыцарями – Артуром и Ланселотом, Марком и Тристаном или у Марии Французской – любовь безымянного короля, который радуется возвращению человеческого обличья Бисклаврета и «обнимает и целует его больше ста раз»[238], когда тот возвращается ко двору, – не описывается как сексуальная, но тем не менее она глубока и эмоциональна, и мы можем вполне обоснованно назвать ее чувственной. Глубокая связь между повелителями и их вассалами восходит еще к германской литературе, например «Беовульфу»; там такие отношения не кажутся столь эротическими, но в описаниях любви между мужчинами и женщинами мы также не находим эротику, что снова напоминает нам о том, как опасно предполагать, что во всех обществах глубина чувств и яркость их текстуального описания одинаковы.

Воины могли выстраивать особую эмоциональную связь друг с другом, но они не должны были игнорировать женщин. У Марии Французской Гвиневра жалуется мужчине, который отвергает ее знаки внимания (поскольку влюблен в другую женщину): «Люди часто говорили, что женщины тебе не по сердцу. Тебе больше по душе юноши, и с ними ты находишь удовольствие»[239]. Такое поведение было недопустимо, если оно отдаляло мужчин от женщин и, следовательно, продолжения рода. Ордерик Виталий, писавший не позднее 1140 года, критиковал содомию при дворе английского короля Вильгельма II Рыжего:

«В то время женоподобные задавали моду по всему миру: грязные катамиты, обрекшие себя на вечные муки, без удержу закатывали свои пирушки и бесстыдно предавались греху содомии». Женоподобность не означала, что такие мужчины не вступали в половые отношения с женщинами: «Наша распутная молодежь погрязла в женоподобии, а придворные, раболепствуя, ищут расположения женщин с совершенной непристойностью»[240].

Тем не менее Вильгельм II Рыжий так и не женился, и его отказ от женщин поставил под угрозу наследование престола.

Один из наиболее известных примеров мужской любви, превознесенной в христианских и еврейских средневековых текстах, – это отношения между Давидом и Ионафаном, которые опять-таки понимались как утонченная, облагораживающая дружба, которая существовала параллельно брачным отношениям, не заменяя их или, по крайней мере, не исключая их возможности. Современные христиане и евреи часто указывают на сексуальную природу их отношений как на прецедент, закрепляющий права геев, однако библеисты оспаривают такую точку зрения. Ни в христианстве, ни в иудаизме в Средние века отношения между Давидом и Ионафаном не обсуждались в сексуальном ключе: это была чистая, беззаветная любовь[241]. Иерархия здесь тоже неоднозначна: Ионафан – сын царя и опытный воин, тогда как Давид – всего лишь мальчик с пращой, когда Ионафан дарует ему оружие и доспехи. Однако в латинской Вульгате, использовавшейся в Средние века, Давид после смерти Ионафана говорит о себе как о любовнике, а об Ионафане – как о возлюбленном, а затем деэротизирует эти слова, сравнивая свою любовь с любовью матери к ребенку.