Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас

Хотя во многих случаях содомия была связана с гендерной инверсией, а пассивность и женственность были тесно связаны, так было не всегда. Корпус куртуазной литературы хотя и не отражает социальное поведение, тем не менее был необычайно популярен среди влиятельных людей и на протяжении многих веков служил источником в научных дискуссиях о средневековой любви. В последнее время ученые, исследовавшие ее с позиции квир-теории, показали, что гетеросексуальность не так явно доминирует в средневековой литературе, как считалось ранее. Хотя любовь к прекрасным дамам, безусловно, кажется основным мотивом действий рыцарей, мы не можем не задаться вопросом о том, насколько такая любовь глубока. Рыцари совершали подвиги ради признания со стороны других мужчин; они добивались любви женщин, чтобы продемонстрировать другим мужчинам, что они могут это сделать. Женщины для рыцарей были средством измерить свою маскулинность, но целью была именно маскулинность, а не любовь. Даже в величайших историях гетеросексуальной любви, как у Кретьена де Труа, самыми близкими людьми для рыцаря чаще всего были его сюзерен и другие рыцари. Любить женщин – это обязанность рыцаря. Гижмар у Марии Французской необычен именно тем, что никогда не проявлял интереса к любви: не было на свете женщины или девушки, какой бы благородной или красивой она ни была, которая не согласилась бы взять его в любовники, если бы он искал ее любви. Многие женщины пытались добиться его расположения, но сам он не чувствовал такого желания[242]. По сюжету он проклят и может быть излечен только любовью женщины.

Во французской литературе XII века некоторые рыцари явно предпочитают мужчин, что не делает их менее мужественными. Из-за того, как герой Эней обошелся с Дидоной, мать Лавинии считает его одним из таких мужчин:

Что же ты говоришь, безумная? Знаешь ли ты, кому ты отдаешь себя? Этот похотливый мучитель из тех, кто мало интересуется женщинами. Он предпочитает тех, кто торгует гибкими розгами: ему не по нраву курятина, но он обожает петушиное мясо. Он скорее сожмет в объятиях мальчика, чем тебя или любую другую женщину. Он не знает, как играть с женщинами, и не увидишь ты, как он подбирается к щели в воротах, но он с радостью бросится к разлому юноши. Разве ты не слышала, как он обошелся с Дидоной? Ни одна женщина ни разу от него ничего не получила; не получишь ничего и ты от него – предателя и содомита. Он всегда будет готов бросить тебя. Если он найдет смазливого мальчика, ему покажется совершенно справедливым, что ты должна отпустить его ухаживать за ним. И если твоя красота поможет ему привлечь мальчика, ему вовсе не покажется странным заключить такую сделку: в обмен на то, что мальчик повеселится с тобой, он в свою очередь повеселится с ним[243].

В этой истории обвинения в адрес Энея оказались беспочвенными, но формулировки здесь очень важны. Если Эней предпочитает мальчиков, это не делает его трусом или неженкой. Даже тот мальчик не становится женоподобным: она считает, что более зрелый мужчина может его купить, пообещав ему сексуальные отношения с его молодой женой в обмен на пассивную роль в сексе с ним. Здесь содомия подразумевает гомосексуальный половой акт между мужчинами, но, судя по словам царицы, это совершенно не противоречит рыцарскому духу. Ричард Львиное Сердце может послужить еще одним примером мужчины, чей сексуальный интерес к другим мужчинам не ставил под сомнение его рыцарство или маскулинность.

Бо2льшая часть рыцарей в куртуазной литературе не обращается к содомии и в основном ухаживает за женщинами. Их любовь связана не с их ориентацией или врожденными желаниями, но, как показывает нам художественная литература, с прекрасным телом и куртуазной обходительностью. Любовника тянет к женщине не потому, что она женщина, но потому, что она прекрасна и благородна; иногда он влюбляется в нее только из-за одной ее репутации, ни разу ее не увидев. Этот идеал тесно связан с социальными классами: рыцари в средневековой литературе должны вести себя обходительно с дамами, но не с женщинами более низкого происхождения, и поведение средневековых армий в реальности это подтверждает. Однако с гендером этот идеал связан в меньшей степени, чем мы могли бы подумать: красота и утонченность встречаются как среди женщин, так и среди мужчин, и любовь между двумя мужчинами иногда соперничает с любовью к женщинам. В любовной литературе мы не находим откровенно постельных сцен ни между мужчиной и женщиной, ни между двумя мужчинами, но страстная любовь может присутствовать в обоих случаях (но любовь между двумя женщинами в этом корпусе литературы встречается реже).

Мужчина, умоляющий о любви, ставит себя в подчиненное положение, а значит, делает себя менее мужественным: так бы это восприняли средневековые читатели. Разумеется, это всего лишь литературный вымысел. Пожалуй, это становится более очевидным, когда мужчина подчиняется женщине: это совершенно очевидная инверсия гендерных ролей – перчинка, драматический ход в игре, а не постоянное положение мужчины. Как утверждает Джеймс Шульц, «любовное служение как в прозе, так и в лирике представляет собой стилизацию мужского поведения, которое реализуется мужчинами для мужчин»: оно показывает мужское самообладание[244]. Но писатели не считали, что мужчинам следует вести себя так в жизни. Для мужчины подчиниться (эмоционально) другому мужчине, даже в литературе, может быть более унизительно, но это будет зависеть от социального статуса их обоих. В обществе с иерархической структурой было не так позорно служить и подчиняться тому, кто превосходит вас по социальному статусу, и точно так же не позорно подчиняться тому, кто превыше всех, – Господу. Не всякое подчиненное положение лишало мужественности или делало «квирами». Друзья Амис и Амилун, история которых многократно излагалась как на латыни, так и на народных языках, могут послужить примером того, как между двумя мужчинами может возникнуть глубокая связь, которая в средневековой литературе соперничает с связью между женщиной и мужчиной. Двое друзей дают друг другу клятву, которая оказывается важнее брачной. Здесь даже не стоит вопрос о том, вступают ли они в сексуальные отношения: читатель, вероятно, не должен был приходить к выводу о том, что они вступают в генитальный контакт. Тем не менее эта история – такая же история любви, как и любая другая.

Мужчин критиковали за обращение к «Ганимедам» и отдаление от женщин, но это не помешало идеалу мужской любви и дружбы сохраняться на протяжении всего Средневековья. Это было связано с тем, что средневековые люди не считали, что содомитские отношения исключают все остальные. Если с мужской дружбой и любовью вся проблема состоит в том, что из-за нее мужчины игнорируют супружеские обязанности, то коль скоро они их исполняют, в их отношениях с мужчинами нет ничего дурного. И хотя критика содомии не стихала, любовь между мужчинами также продолжалась, и эти явления не всегда противопоставлялись друг другу: к ним относились как к двум совершенно разным категориям деятельности.