По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

«Если мы с беспристрастием отнесемся к коренным чертам характера таджиков, которых частенько и жестоко ругали, то вскоре убедимся, что, кроме прекрасных наклонностей к добру и немалых дарований, таджик бесспорно отличается поэтической мягкостью души. Я вовсе не хочу отрицать больших недостатков их и пороков; но они обращаются в нечто очень малое, если обратить внимание на то, при каких условиях выработалось то здоровое ядро, которое сохранилось в них и поныне…»

Что взаимная любовь и постоянство и в Турфане ценятся высоко и даже, пожалуй, считаются краеугольным камнем семейного благополучия, видно, как мне кажется, из следующей, прекрасной по содержанию своему, песни, распеваемой чуть ли не в каждом семействе:

Уроженки Турфана скорее низкого, чем среднего роста, телосложения в большинстве случаев очень неправильного, что обусловливается длинным туловищем и развитыми тазовыми костями; впрочем, так как нет вообще правил без исключений, то и тут попадаются женщины высокого роста и пропорционального телосложения. Большинство из них предрасположено к полноте, но полные чаще встречаются на улицах городов, чем в деревне, где физический труд и частое недоедание немало, разумеется, мешают ожирению тела.

Идеал красоты турфанлык видит в женщине иранского типа, и жительницы этой страны употребляют всяческие старания к тому, чтобы хоть сколько-нибудь на них походить. Для того чтобы казаться выше, они носят непомерно высокие каблуки; ресницы и брови подводят и тем достигают одновременно двух целей: во-первых, скрадывают широкое расстояние между глаз, а во-вторых, увеличивают как размеры последних, так и длину бровей и ресниц; низкий лоб они искусно прикрывают прической, а все лицо перестает казаться круглым и плоским благодаря головному убору – «допа». Таким образом, монгольские черты лица они стараются по мере возможности сглаживать и на их счет развивать особенности лица иранского – немаловажное доказательство в пользу того, что первобытное население этой страны было арийское, а не тюрко-монгольское!

Как представительницы и всех других рас, населяющих Внутреннюю Азию, они любят румяниться и белиться, и надо отдать им полную справедливость – весьма часто злоупотребляют и тем и другим, точь-в-точь как большинство китаянок, считающих, что появиться в народе без достаточного количества белил и румян на лице неприлично. Глаза у всех тех женщин, которых мы видели, были карие или даже темно-карие и живые; волосы черные и жесткие. Встречаются ли между ними женщины с более светлым оттенком волос, в точности мне неизвестно; судя, однако, по мужчинам, нужно думать, что да, потому что в Турфане русоволосые люди вовсе не редкость.

Одежда турфанок состоит из следующих частей: из длинной цветной ситцевой или кумачовой рубашки (куйпэк) и таких же штанов (дамбал); из парадной шелковой (китайская фанза) рубашки (янзо-куйнэк), цветных, обыкновенно красных, гетров (чекмень-иттык), ичигов с калошами (кебис-пайпак), а зимой сапог на высоких подборах (панпак), кофты, схожей покроем с мужской (джаймэк), шелкового халата (шаи-чапан), тюбетейки (допа), шапки, обложенной выдрой (тэльпэк), большого красного платка (яхлык) и, наконец, тоже цветного, но меньшего (личаг).

Зимой, кроме того, носится шуба, подбитая мерлушкой (копё) и крытая какой-нибудь материей, обыкновенно крашениной или полушелковым кокандским адрасом. Но, разумеется, полный комплект выше поименованного гардероба имеется только у богатых: бедные же зачастую носят мужнину шубу, гетры заменяют из цветной шерсти вязанными чулками, о шелковых же халатах и янзо-куйпэках только мечтают.

Замуж турфанки идут рано, нередко четырнадцати и даже тринадцати лет, причем сватовством заправляют всегда почти свахи, которые и играют довольно видную роль во все время празднества и обрядов, сопровождающих помолвку и брак.

В Турфане ни одна свадьба не обходится без музыкантов; к тому же последние играют скорее ради угощения, чем вознаграждения, которое, однако, всегда слагается из тех приношений, которые добровольно жертвуются не в меру развеселившимися гостями. Для сбора последних перед музыкантами ставится столик, на который устанавливается поднос с тремя лепешками. Все, что жертвуется танцующими, кладется именно на эти лепешки и потом уже делится поровну между играющими, причем существует даже такой нелепый обычай, что, если, например, играющих трое, а платок всего только один, то его разрывают на части.

Оркестр всего чаще составляется из нескольких дутаров и дафов; очень редко можно встретить здесь музыканта, играющего на сетаре и еще реже на гиджаке, равабе и янчине, которые, однако, во всеобщем употреблении у жителей Хами[103]. Но каков бы ни был вообще состав инструментов, единственное их назначение – аккомпанировать голосам, которые только одни и выводят мелодию.

Обыкновенно песню начинает запевало, подчас очень искусно аккомпанирующий себе на дутаре то щипком струны, то бойким выбиванием трели по кузову инструмента. Все молчат в это время, и только дутаристы поддерживают певца, да тихо-тихо гудит бубен… Но вот куплет кончен, десятки голосов выкрикивают: «яр, яр!», дутаристы усиленно бегают пальцами по струнам своего инструмента, а бубен с подвязанными к нему медными бляхами выделывает какие-то странные, точно конвульсивные движения по всем направлениям… – выходит чрезвычайно красиво и не менее лихо, чем у наших цыган.

Все плясовые мотивы турфанцев звучат несколько дико, но им никак нельзя отказать в легкости и красоте. Это совсем не то, что музыка китайцев: набор диких звуков без всякого ритма или, в большинстве случаев, совсем для нас непонятный рев духовых инструментов бухарских оркестров. Эта музыка нам ясна: она, действительно, подмывает человека вскочить с места и броситься в плясовую…

Но вот и танцам конец. Гости теснятся к выходу и разбиваются на кучки в ожидании готовящегося угощения. Домашние в суете: надо устроить стол хотя бы почетным гостям, а остальные будут, без сомнения, не так уж взыскательны, так как ведь всякий же хорошо понимает, что стен по произволу никак не раздвинешь… а потому было бы только что есть, а об остальном сами гости уж позаботятся.

Ловкими и быстрыми движениями хозяйка восстанавливает нарушенный было на канжине порядок: вдоль стен снова уложены одеяла (иоткан), посередине разостлана скатерть (супра), и на ней появляются одна за другой деревянные миски с лапшой, пирожками, начиненными тыквой (кауа), с вареным мясом, рисом и с прочей сряпней; подносы (панза) с лепешками пресными и сдобными (чальпэк), изюмом, орехами, сухими фруктами, гранатами (анар) и зимними сортами дынь (мизган), а если пиршество происходит в летнее или осеннее время, то и с горами винограда, груш, «наш-пута» и прочих фруктов, которыми так богата Турфанская область. Когда все готово, вокруг супры усаживаются старики и прочие почетные гости; хозяин подает «ивриг»[104], и после церемонии омовения рук все принимаются за еду.