Смерть президента - Виктор Пронин

— Надо же! — искренне изумился Пыёлдин. — А вон тот, красномордый, с писклявым голосом… Тоже хочет стать президентом?

— Все хотят, — вздохнул Цернциц. — Ты разве не хочешь?

— Нет. Не хочу.

— А придется, — обронил Цернциц чуть слышно, но и Пыёлдин, и Анжелика его услышали. Медленно-медленно, словно преодолевая сопротивление, они повернулись к Цернцицу. Обоими овладело оцепенение, какое может настигнуть человека в опасный, смертельно-рисковый миг, когда он понимает вдруг, что оказался в вихре событий и ничего не может сделать, чтобы вырваться.

— Если я правильно услышал, — медленно заговорил Пыёлдин, — если я правильно понял…

— Ты правильно услышал! И понял все правильно! — перебил его Цернциц.

— Ты хочешь сказать, что я…

— Да!

— Но это невозможно…

— Ты видишь этих хмырей? — звонким от волнения голосом спросил Цернциц, устремив указательный палец в сторону экрана. — Ты слышишь от них хоть что-нибудь внятное?

— Нет, Ваня, не слышу… У меня такое чувство, что перед ними на стол вывалили кастрюлю манной каши… И вот они эту кашу размазывают по белой скатерти… время от времени вытирая ладошки друг о дружку…

— Это не чувство, Каша. Это истина. Манная каша по белой скатерти.

— Смотри, еще один претендент появился… Что-то мне его морда знакома…

— Ты его видел совсем недавно, Каша! — рассмеялся Цернциц.

— Ха! — воскликнул Пыёлдин. — Агдамыч! Надо же… Он тоже в президенты рвется?!

— А иначе зачем ему было у нас появляться, в Доме?

— В самом деле, зачем?

— Чтобы все его на экране увидели, восхитились его мужеством, увидели бы, как заботится он о попранных и униженных…

— А я думал, что он пожрать приходил, — озадаченно проговорил Пыёлдин.

— И пожрать — тоже. Он же питается в основном на приемах, встречах, конференциях… Там общественный туалет открыли, там новую баню… Тем и сыт. В иных местах еще и с собой пакетик дают, на завтрашний день хватает… Так и живет человек, переходя от одного стола к другому.

— А вон та жирная баба? — спросил Пыёлдин. — Кто это?

— Тоже кандидат, — Цернциц заскучал, отвечая на наивные вопросы Пыёлдина.

— А чего она на всех кидается? Слюной брызжет… Вон засранный даже платок достал, вытирает лысину…

— Страсть.

— У нее?! Так вроде и годы немалые, возраст явно пенсионный, — Пыёлдин ничего не понимал в происходящем.

— Девственница, — коротко пояснил Цернциц.

— Откуда знаешь?!

— Сама сказала.

— Тебе?!

— И мне тоже, — Цернциц помолчал. — Понимаешь, Каша, она всем об этом говорит. Недавно население земного шара оповестила о своей нетронутости… Открытым текстом сказала. Разве что только юбку не задирала. Но всем желающим предложила убедиться.

— Это что же… В надежде, что все бросятся проверять?

— Знаешь, Каша… В ее возрасте, в ее положении… Человеку приходят в голову самые несбыточные мечты.

— Эти мечты, похоже, пришли ей не в голову, они пришли совсем в другое место, — ответил Пыёлдин. — Сколько же ей, бедолаге, лет?

— Шестидесяти, по-моему, еще нет. Но, заметь, самое ценное, чем ее наделила природа, сумела сохранить.

— И теперь думает, что ее чистота и непорочность привлекут толпы избирателей?

— Что касается чистоты и непорочности, — задумчиво проговорил Цернциц, — то здесь я крепко сомневаюсь… Она в женской тюрьме сидела, а оттуда, как тебе известно, редко выходят в непорочном состоянии. Дело в другом… после всех тюремных злоключений у нее возник своеобразный интерес к миру. Обожаю, говорит, выносить сор из избы…

— Я смотрю, изба у нее еще та, — Пыёлдин с уважением посмотрел на девственницу. — Там, наверно, столько сору… Носить не переносить… Хоть лопатой выгребай.

— Совковой, — уточнил Цернциц.

Некоторое время друзья молчали, слушая кандидатов. Голоса их становились все более возбужденными, телодвижения делались все более нервными, раздраженными. Пыёлдину зрелище нравилось, он чувствовал, что вот-вот должна вспыхнуть потасовка.

— А вон тот горластый, кидается на всех, руками машет, пальцем куда-то показывает… Он что… Тоже?

— О! — значительно протянул Цернциц. — Это самый крутой, его многие побаиваются. Сейчас всех начнет поливать…

— Грязью? — подсказал Пыёлдин.

— Необязательно… видишь, у него ведро приготовлено? Возле стула, видишь?

— Может, просто убрать забыли, когда студию к передаче готовили?

— Да нет, это знакомое ведро, он его повсюду с собой носит, на любой митинг, встречу… А потом, когда ему слово дадут, он хватает ведро и… Мало кому увернуться удается.

— И что же потерпевшие… Терпят?

— Отряхиваются, отплевываются, матерятся… Грозятся в суд подать. А что ты ему присудишь? Он и в суд с ведром приходит.

— Что… И там?

— Там он только и разворачивается! Всем достается — и прокурору, и народным заседателям, судьям… Визг, крик, шум… Кандидат хохочет, его помощники уже новое ведро в зал вносят, адвокат что-то о свободе самовыражения визжит… Ну, в общем, сам понимаешь.

— Мне бы за такие хохмы годиков пять набавили, — раздумчиво произнес Пыёлдин. — Не меньше.

— Вот и он надеется, что ему дадут лет пять… президентского срока.

— Ну, ты даешь, Ванька… Слушай, а за кого ты собираешься голосовать?

— За тебя, Каша.

— Это в каком же смысле?

— В прямом, Каша. Только в прямом. Я так считаю — каждый банкир должен иметь своего президента. Вот ты и будешь моим личным президентом.

— Что же я должен буду делать?

— Не мешать.

— И все?

— О, Каша… Если б ты знал, как это много — не мешать! Ты будешь хорошим президентом, Каша.

— Когда буду, — поправил Пыёлдин. — Да! Мне сказали ребята, что там бродяг подвалило… полсотни наберется?

— Каша, — Цернциц посмотрел на Пыёлдина с бесконечной жалостью. — Они там кишмя кишат. Они заняли уже полтора этажа под нами. Я приказал включить вентиляцию на полную мощность. От них, знаешь, душок не очень свежий…

— Ты хочешь сказать…

— Количество твоих заложников, Каша… Удвоилось. Теперь ты можешь, не снижая темпов, каждый день сбрасывать вниз по сотне. А их будет становиться все больше.

— Их что… Тысяча?!

— Бери круче, — тихо ответил Цернциц. — Каша, их гораздо больше тысячи, и они продолжают выползать из каких-то щелей, труб, из ванн и унитазов… Ты помнишь склады на станции Синельниково? Помнишь, сколько там было крыс?