Бойся мяу - Матвей Юджиновский

ней взяться неоткуда. Фонари мелкими желтоватыми точками где-то далеко. Окна домов черны и стерегут сон хозяев. А неба вообще нет.

Женек мотал головой, смотрел под ноги и снова вверх. Когда над городом нет звезд, значит, город укрыт пеленой туч, наэлектризованной его огнями, серебрящейся. А кто здесь загасил самые старые гирлянды? Есть ли и там, в густой черноте, распростертый навес из туч, гадал Женя. И если света нет, то как он видит мамину руку, и вытоптанную черность тропы, и очертания трав по краям, и мелькающую впереди лишенную цвета Олину юбку?

Ему подумалось вдруг, что это Черный Мяук, огромный и угольно мрачный, закрыл весь небосвод, изогнувшись дугой. Лишил глаз, но сам видит всех, чует каждого. И всякого, кто его не погладит, заберет во тьму.

Мама остановилась. Женек пригляделся: сестры перелазили через забор. Неужели так действительно быстрее, дивился он, и куда им еще залезть? Ограда была невысокая, как раз с его рост, из трех горизонтальных бревнышек. Юбка Оли перемахнула через верхнее, и мама отпустила его руку и забралась следом. Забор скрипнул, и она спрыгнула с другой стороны.

– Давай осторожно, – позвала она. – Хватайся руками сверху и переставляй ноги. Не спеши.

Но Женек не стал карабкаться. Пригнулся и просто пролез между двумя балками, перешагнув нижнюю. Он был щупленький, но догадливый.

– Ну, можно и так. Пошли, – мама протянула руку.

Они прошли два шага, когда забор позади будто бы скрипнул. Словно кто-то еще пошел с ними, но они про него забыли. Может, Артем, он жил на той же улице. Или это не спит Витька-пьяница, ищет, кому бы морду начистить.

Женя обернулся.

На верхней балке сидел кот.

Женька замер. Сжал мамину кисть. Дыхание перехватило, а ноги и вовсе исчезли. Кот смотрел им вслед. Женек знал это, потому что видел его горящий золотыми полумесяцами взгляд. Зверь был неподвижно черным в ночи, но контур его серебрился.

Мелькнула мысль, и Женя запрокинул голову. Тучи. Все-таки они припрятали звезды. Но луна матовым мерцанием пробивалась.

Мама потянула за руку. Он опустил взгляд.

Кот исчез. А через несколько шагов и забор.

Нестерпимо захотелось в дом. Скорее. В постель. Женек зашагал быстрее. Сестры тоже исчезли где-то впереди. Нога хлюпнула по грязи. Надо их догнать. Споткнулся о кочку. Но хода не сбавил. Теперь уже он тянул маму.

– Оль, осторожнее, там лужа, – долетел Ларисин голос.

Через несколько метров послышался Катин:

– А! Держите меня!

Еще через несколько метров он увидел. Не сестер. Забор. Снова.

Три бревнышка, два столбика.

И один кот.

Сердце остановилось, спряталось. Ноги забыли, как идти. После всех ужасных событий, пережитых и оставленных позади, Женя не представлял, что страх вновь парализует его. Не двигаясь с места, он вгляделся: казалось, кот сидит спиной. Казалось, и забор все тот же. И никуда они не ушли. Наоборот, вернулись.

Но тут он различил дальше за забором два дома, и узкий проулок между ними, и свет фонаря в его конце.

Мама вновь потащила его за собой. Нет, это другой забор, второй. Ноги оттаяли. Но он все равно упирался.

– Женя, хватит! – взмолилась мама. – Ты чего такой? Так мы никогда не дойдем.

Он посмотрел на нее. Но не нашел, что сказать. Неуверенно зашагал, уставившись под ноги.

Наконец, мама отпустила его руку. Проскрипел забор.

– Ну что, опять пролезешь? – спросила она с той стороны. Будто бы весело.

Женек поднял взгляд от земли. И отшатнулся.

Три пары огненных глаз изучали его. Он узнал одного рыжего. Второй действительно был черен, как ночь. Третий, восседавший на столбике, казался иссиня-серым.

Женя кинулся бы прочь, назад. Если бы не знал, что там тот же забор. Там то же самое.

Чего им нужно? Он же не обижал кошек… Но почему-то не нравился Мяуку. Коты сидели смирно, но глаз не отводили.

– Ну чего ты встал? – простонала мама.

– Они мешают, – выдавил Женек.

– Что? Бревна? Ну так перелезь тогда. Иди, помогу. – Она протянула руку. Прямо к шерстке рыжего. Но ничего не случилось: она не почувствовала, кот не шелохнулся.

Женя сообразил вдруг. Ужасно обрадовался. И рванул в сторону – перебраться через другое место.

– Да стой ты, боже мой! – вскрикнула мама. – Так, всё! Хватит! Считаю до трех и ухожу.

И отвернулась.

– Раз.

Он разозлился. Скрипнул зубами, сжал кулаки и согнулся. Влез между балками. Ноги предательски подрагивали.

– Два.

Забор заскрипел, мерзко замяукал. Женя не смотрел вверх, но видел, как коты забегали по бревнышку, царапая когтями дерево, как тянулись лапами, как готовились напрыгнуть. Он не смотрел вверх, но чувствовал, как и чуял вновь запах опаленной шерсти.

Чужая кроссовка подвела, застряла. Он судорожно вертел ногой. Три-четыре секунды, но казалось минуту. Наконец вырвался, упал коленом в грязь. Только поднялся, еще не разогнулся, как в спину ударили лапы. И кожу царапнули когти.

Женек вскрикнул – даже не от боли, поганый страх заставил – и бросился прочь. Со всех ног. Без оглядки на мамин голос. Пролетел между домами. Выскочил на широкую улицу. На свою улицу – вот три ивы в свете фонаря, значит, там… Да, вон сестры подходят к темно-лазурным воротам. Воротам бабушкиного дома. Он устремился туда.

И жмурил глаза, тяжело дыша, и с головой укрылся одеялом, и прятал предательские слезы в подушку. Через несколько звенящих мгновений.

* * *

– Откуда у тебя эти кроссовки? – спросила вдруг женщина по имени Римма.

Женек видел ее, казалось, впервые, хотя она и сказала, что тоже была позавчера на юбилее дяди Васи. Еще она сказала, что ее девятилетний сынок Костик пропал на следующий день. И умоляющим взглядом вопрошала, тыча ребятам фото, не видели ли они его сегодня, вчера, позавчера.

Не успел Женя придумать, что ответить, как она вплотную приблизилась к нему, прислонившемуся к дереву.

– Не бойся. – На ее заплаканном лице возникла подрагивающая улыбка. – Просто, знаешь… у Костика были точно такие. И шнуровка… Вот один в один.

Они вместе, Женя и Римма, склонили головы и посмотрели на кроссовки. И в самом деле, он не умел вдевать шнурки таким узором. Затем она вздернула голову:

– Откуда они у тебя? И… – она осеклась, – и ведь шнуровка… Скажи мне, где мой сын? Ты должен знать.

Женек не стал поднимать взгляда. Закачал головой и солгал:

– Я… не знаю, простите. А к-кроссовки, они… мои.

Римма отвернулась.

– Если увидите его, прошу, умоляю, ради бога, скажите мне. Скажите ему, что я не злюсь, пускай возвращается домой.

– Конечно, тетя Римм. Конечно. Обязательно, – ответил за