Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

Не имея возможности быть на выставке, привлекавшей массы народа, я рад был удобному случаю лично проверить слышанные мною бесконечные толки об этих картинах; и должен сознаться, что, обойдя весь ряд картин, вынес грустное впечатление. Самого художника не было в зале; государь, пожелав видеть картины, не желал видеть самого автора.

Из дворца отправился я в Академию Генерального штаба и вторично слушал чтение задачи одного из выпускных офицеров. Затем сидел в двух комитетах: Кавказском и Комитете министров. Последний продолжался весьма долго, по случаю споров о железнодорожном вопросе. Возвратившись домой в пятом часу, я должен был к 6 часам ехать к обеду во дворец, куда приглашен был вместе с Гирсом и князем Орловым, послом нашим в Париже. Отъезд его оттуда, вслед за прискорбным делом Гартмана, принят в целой Европе за выражение неудовольствия и охлаждения между Россией и Францией, к великой радости князя Бисмарка. Это случайное охлаждение неизбежно повлияет на успех переговоров Сабурова в Берлине. Германский канцлер, успокоенный насчет возможного сближения России с Францией, будет иметь меньше побуждений искать сближения с Россией.

Возвратившись вечером домой, я нашел свой письменный стол заваленным бумагами и телеграммами. С самого утра я не мог подойти к столу, были спешные дела, а тут, как нарочно, меня вызывали в залу слушать пение Прянишникова. Мне пришлось попеременно то слушать музыку и болтовню собравшихся гостей, то урывками работать в кабинете и через это простоять потом за своей конторкой до глубокой ночи.

19 марта. Среда. После заседания Военного совета заехал ко мне князь Орлов. Он передал мне некоторые разговоры свои с князем Бисмарком проездом через Берлин и подтвердил то, что писал Сабуров в последних своих письмах. В Германии приписывают лично мне воинственные стремления, считают меня главным подстрекателем к войне с Германией. Кто и почему сделал мне такую репутацию?

21 марта. Пятница. Утром присутствовал на практических занятиях в Военно-юридической академии, а затем заехал в приготовительные классы Николаевского кавалерийского училища. В 2 часа назначено было у меня совещание о мерах к приведению крепостей наших в бóльшую готовность на случай войны. Совещание продолжалось за 5 часов. В продолжение его приезжал ко мне министр финансов Грейг, чтобы убедить меня в необходимости, по его политическим соображениям, не приступать в нынешнем году к постройке предположенных новых укреплений в Ковне, Гродне и Осовце. По этому поводу он вошел в пространные рассуждения о наших финансах, о политике и т. д.

23 марта. Воскресенье. Известия из Англии составляют главный предмет разговоров: на выборах в парламент либеральная партия (виги) получила сильное большинство; полагают, что торийский кабинет уступит место либеральному правительству, в котором главными действователями будут Гренвиль, Дерби, Гладстон и Гартингтон. Сегодня на разводе лорд Дефферин с довольным видом напомнил мне, что несколько недель назад он уже пророчил такой исход дела.

Приехал в Петербург наследный принц Мекленбург-Шверинский с прелестной супругой Анастасией Михайловной. После развода я заехал расписаться у них.

24 марта. Понедельник. В 10 часов утра заехал на короткое время в Военно-топографическое училище, где происходят теперь экзамены, а потом, вместо обычного своего приема в канцелярии министерства, отправился во дворец на совещание по вопросу, возбужденному наследником цесаревичем, о развитии добровольного крейсерского флота как главного орудия для нашей борьбы с Англией. По приказанию государя, я прочел вслух записку, составленную для наследника цесаревича капитаном 1-го ранга Барановым под руководством Победоносцева. В совещании присутствовали, кроме великих князей – наследника, Константина Николаевича и Алексея Александровича – министр финансов Грейг, управляющий Морским министерством Лесовский и я. Само собою разумеется, что морякам записка была не по нутру; они объясняли, что и сами постоянно имели в виду в случае войны с Англией действовать посредством крейсеров, но не могут согласиться с мнением, будто Россия должна ограничиться одними только крейсерами, отказавшись вовсе от броненосных судов. В этом отношении они, конечно, правы; в записке Баранова, действительно, заметно некоторое увлечение; но вопрос, который затрагивал наиболее самолюбие моряков и который, между тем, не высказывался гласно, вот каков: будут ли наши новые крейсеры строиться Морским министерством или управлением «Добровольного флота»? Решено было, что второе совещание будет происходить у великого князя адмирала, уже без участия самого государя.

Из дворца поехал я в Государственный совет. После весьма короткого заседания общего собрания происходило заседание Особого присутствия по воинской повинности. Здесь пришлось мне несколько поспорить с нашим председателем, великим князем Константином Николаевичем. После заседания был разговор о нашем положении в Приморской области и Тихом океане в случае разрыва с Китаем. Из некоторых выражений великого князя заметно, что в голове его уже твердо сидит мысль о перенесении военного порта из Владивостока в залив Ольги. Я доказывал нерасчетливость такого предположения: если находят затруднительным оборонять подступы к Владивостоку, то еще труднее будет оборонять и новый порт, и Владивосток, который все-таки совсем забросить нельзя.

26 марта. Среда. Вчерашний день весь был затрачен на обычные торжества полкового праздника Конной гвардии. Утром доклад, потом церковный парад, завтрак у полкового командира, обед во дворце.

Сегодня, во время заседания Военного совета, получил я приглашение к обеду во дворец. Приглашенных было более обыкновенного: кроме домашних особ царской семьи, были великий князь Владимир Александрович и наследный принц Мекленбургский, оба с супругами, затем граф Адлерберг, Гирс, Тимашев и Литвинов (как дежурные) и я.

27 марта. Четверг. Утром доклад. К часу совещание у великого князя Константина Николаевича, для вторичного [более подробного] обсуждения прочитанной в понедельник записки о развитии крейсерного флота. Приняли участие в совещании: великие князья – наследник цесаревич и Алексей Александрович, – Грейг, Лесовский и я. Спорили до 5 часов и все-таки никакого соглашения не достигли. Моряки, подкрепленные министром финансов, отстаивали свою программу, доказывая необходимость постройки больших броненосцев. Наследник цесаревич спокойно и с видимым хладнокровием поддерживал свою тему и до конца остался при своем. Я, со своей стороны, старался примирить оба крайних мнения, поддерживая необходимость развития средств крейсерства, но в то же время не исключая и необходимости соразмерного числа броненосцев.

По окончании совещания, когда великие князья наследник цесаревич и Алексей Александрович уехали, генерал-адмирал начал мне объяснять новые проекты свои для постройки будущих броненосцев. Оказывается, Морское министерство намерено продолжать и впредь строить нечто вроде «поповок», несколько видоизмененных, по образцу строящейся в Англии императорской яхты (новой «Ливадии»). Великий князь с восторгом говорит об этих измышлениях адмирала Попова и ожидает только результата первых испытаний со строящейся яхтой, чтобы заложить на наших штабелях громадный броненосец, который должен превзойти все существующие в мире суда, на удивление всей Европе. Страшно подумать, сколько еще миллионов будет потоплено на эти фантазии.