Приз - Полина Дашкова

Василиса приоткрыла рот, глубоко вздохнула, выдохнула, но неполучилось никакого звука. Лицо ее слегка сморщилось, рука рефлекторнопотянулась к горлу.

— Что, больно, когда глубоко дышишь? — спросила Маша. —Может, это просто ларингит? Ты ведь попала в зону пожара, наглоталась дыма,надышалась угарным гадом.

— Она заикалась в детстве, — вспомнил Дмитриев, — и потом,после развода родителей. Может, это как-то связано? Как выдумаете, это скоропройдет? Ее отпустят домой?

На последние его слова Василиса отреагировала довольнобурно. Заерзала на койке, принялась неловко, возбужденно жестикулировать,показывая, что очень хочет домой, и как можно скорей.

— Но мамы сейчас нет, — сказал Дмитриев, — ты хочешь поехатько мне?

Она закивала, уткнулась лицом в плечо деда, опять обнялаего.

— Я, пожалуй, схожу, позову кого-нибудь, — сказала Маша.

В коридоре было по-прежнему пусто и тихо. Несколько дверейоказались запертыми, только одна открыта. На ней блестела стеклянная табличка«Процедурная». Внутри, в двух смежных комнатах с банкетками, стекляннымишкафами и всякой аппаратурой, никого не было. Маша заметила в глубине еще однудверь, хотела дернуть ручку, но вдруг услышала мужской голос:

— Я ж говорю, за ней приехали, блин! Короче, дед с девкойкакой-то! Белобрысая девка, лет двадцать пять. Откуда я знаю, кто они? Ну,блин, а чего ж не предупредил?! Правильно, я вырубил телефон, чтоб неотвлекаться.

Человек стоял за дверью и говорил по мобильному. Слышно былоотлично. Он нервничал, злился, но старался сдержаться. Вероятно, ужеотсоединившись, выдал энергичный матерный финал и замолчал. Где-то в глубине,за стеной, стукнула дверь. Опять стало тихо. Маша на цыпочках отступила отдвери, вышла из процедурной и лицом к лицу столкнулась с полной пожилойженщиной в халате, шапочке и марлевой маске.

— Что вы здесь делаете? — сурово спросила женщина.

Маша узнала лечащего врача Василисы, которую всего час назадвидела на экране, и даже вспомнила, как ее зовут: Агапова Вера Ивановна.

Руководство Григорьева отнеслось к новости о том, что онлетит из Франкфурта в Ниццу и собирается провести неделю на вилле своегобывшего шефа Кумарина, вполне спокойно. Тем более — имелась уважительнаяпричина: туда же отправился Генрих Рейч.

— Расслабьтесь наконец, — ворчал Кумарин по дороге ваэропорт, — что вы все хмуритесь? Надо радоваться жизни. Мы с вами к морюлетим.

— Я радуюсь.

— Как-то очень кисло.

— Ля-ля-ля! — тихо пропел Григорьев и скорчил комическуюрожу. — Еще сахару добавить?

— Не понимаю, какого лешего я вас пригласил? Искали бы себеночлег в дешевых пансионах, с общим душем в конце коридора. Ничего другого вразгар сезона все равно бы не нашли. Вы, Андрей Евгеньевич, безумно скучныйчеловек. Ну скажите, что вас грызет? Думаете, зачем мне это надо? Бросьте. Мненичего не надо на этот раз. Я пригласил вас просто так. Бескорыстно. Не верите?

Такси остановилось у зала вылетов. Кумарин не дал Григорьевурасплатиться, оттолкнул его руку с деньгами. До рейса оставалось сорок минут,они зашли в кафе. Кумарин взял себе пиво и толстую белую сосиску. Григорьев —только кофе.

— Так верите вы в мое бескорыстие или нет? — спросилКумарин.

— Не верю, Всеволод Сергеевич.

— Ну хорошо. У меня имелась определенная корыстьГенеральские мемуары. Я знал, что вы встречаетесь с Рейчем, и хотел через васвыяснить у него, есть там какие-то тексты или нет. Слушайте, зачем вы так многопьете кофе? За сердечко не боитесь? — Кумарин похлопал себя по левой сторонегруди.

— Боюсь. Но кофе все равно хочется. А вы, ВсеволодСергеевич, не боитесь охотиться за генеральскими сокровищами? Суетное это дело,и долголетию не способствует.

— Все там будем, — весело оскалился Кумарин, — ладно,выкладывайте, что вам рассказал Рейч о мемуарах.

— Хорошо, — кивнул Григорьев, — а вы мне за это изложитевсе, что знаете про актера Владимира Приза.

— Вот тебе на! Что это вдруг? Им ведь занимается Маша. И вы,насколько мне известно, не разделяете ее бредовых идей о том, что он лет черезпять-десять, при определенном стечении обстоятельств, может стать российскимфюрером. Вы, как и все там у вас, считаете Вову Приза безмозглой марионеткой,рекламной фишкой для партии «Свобода выбора». Вы что, после бесед с Рейчемизменили свое мнение?

Во второй раз объявили посадку. Григорьев залпом допилостатки кофе, загасил сигарету, поднялся.

— Идемте. Нам пора в самолет.

Досмотр был более толковым и тщательным, чем когда Григорьевулетал из Нью-Йорка. Ботинки снимать не заставили, зато попросили открыть ивключить маленький ноутбук. Понюхали содержимое плоской серебряной фляжки сконьяком, которую взял с собой Кумарин. Все чрезвычайно вежливо, с извинениями.

— Вы не ответили, — напомнил Кумарин, когда они уселись насвои места в самолете, хлебнул из фляги и защелкнул ремень безопасности.

«Фишка, — повторил про себя Григорьев, — рекламный брэндпартии „Свобода выбора“. Нацист. Фанатик. Даже внешне похож на молодогоГитлера…»

Он попытался вспомнить лицо этого Вовы Приза, но не смог.Зато лицо Гитлера возникло тут же. Косая челка, выбритые виски, щеки немногообвислые, похожи на жабры, подбородок бесформенный, рыхлый, черты какие-торазмякшие, оплавленные, зато квадратные усики очерчены четко.

«Интересно, найдется на земле человек, который не знаетэтого лица, никогда его не видел? Прошло почти шестьдесят лет, а он до сих поростался „фишкой“, „брэндом“.

— Я не исключаю, — произнес Григорьев после долгой паузы, —что Маша вычислила очередного маньяка. Мы с вами можем сколько угодно гадать,что будет через пять-десять лет. Сейчас меня волнует другое. Мог этот Вова Призстащить альбомы Рейча или нет?

Кумарин хотел сделать еще глоток коньяку, но застыл сфляжкой у рта.

— Погодите. Когда он был у Рейча?

— Он был дважды. Сначала в августе, потом в октябре. Аконверты начали приходить в ноябре. Рейч к себе домой почти никого неприглашает. Но Приз бывал у него дома, и не один раз. Крошка Рики от него вполном восторге.

На экране кукольная стюардесса с улыбкой демонстрировала,как пользоваться спасательным жилетом.

— Приз носит перстень на мизинце, не знаете? — спросилГригорьев.