А&В. Бабочка - Tais

что у мамы появился новый ухажер, он собрал свои скромные пожитки, позвонил Эндрю, спросив разрешения пожить у него и попросив помощи с доставкой вещей, и собрался съезжать.

— Ты с ума сошел, Саш! — причитала его мать, всеми силами останавливая его в дверях. — Где ты жить будешь?

— Здравствуйте, — тихо сказал Эндрю, только подойдя. Ему не очень-то хотелось лезть и вмешиваться в их разговор. Неловкости еще добавляло и то, что он не знал, в курсе ли мать об их с Алексом отношениях.

— Привет, — бросила его мать, лишь на секунду одарив его своим взглядом. И тут же сразу вернула свой взор на сына. — Так ты у друга пожить решил?! У тебя своего дома нет что ли? Не позволю!

— Ну мам…

— Не мамкай! Я, думаешь, не знаю, почему ты свинтить решил?! Да пусть все эти мужики к черту скачут, если тебя принять не могут! Я не смогу строить свое счастье, если у меня сын где-то бомжует!

— Мам…

— Я сказала «нет»!

Они пререкались еще какое-то время. Все, что он мог, лишь молча наблюдать. Его мать была на голову ниже сына, ухоженная темноволосая женщина. Длинные волосы были собраны в хвост на затылке и энергично двигались, пока она отчитывала сына, стоя перед ним в халате с надетым фартуком. «Совсем на мою маму не похожа» — подметил он про себя. Его мать в халате не застанешь, она всегда одета так, будто на подиум. И накрашена всегда. Даже когда брата кормить ночью встает. А еще она никогда не смотрела на него так, как сейчас мать на Алекса смотрит. Даже при том, что она сейчас была вне себя от злости, она смотрела на него с любовью. Как и Алекс на нее. Правда, он еще, смотря на нее сверху вниз, не мог сдержать улыбки.

— Чего это мы лыбимся?!

— Ты просто так смешно выглядишь, когда психуешь, — честно сказал Новак.

— Смешно тебе да?! Я тебе сейчас покажу, мальчишка! — Она схватила его за ухо.

— Ай!

— Быстро распаковывай свои чемоданы!

— Нет…

— Отказы не принимаются!

Тут Алекс глубоко и громко вздохнул, потом нежно убрал руку матери со своего уха и серьезно посмотрел ей в глаза. Она скрестила руки на груди, замолчав.

— Мам, во-первых, все птенцы рано или поздно покидают гнездо. Мне пора начать самостоятельную жизнь.

— Рано тебе еще! Вот отучишься, найдешь работу, тогда и поговорим! Я бы еще поняла, если бы ты семью свою строить решил, но из-за меня съезжать ты не будешь!

— Во-вторых, — прервал он поток ее слов. — Я хочу жить вместе со своим парнем.

После этих слов выражение злости с лица его матери исчезло. Глаза удивленно округлились, а челюсть непроизвольно направилась к полу, но она вовремя взяла себя в руки и закрыла рот.

— Ты… гей?

«Алекс, ты что, даже про ориентацию свою ей не сказал?!». Тут уже Эндрю разозлился. «Ну неужели стоило об этом говорить вот так! Боже, какой же ты иногда дурак!». Он хорошо помнил, как повели себя его родители, услышав «радостную» новость. Оба сразу от него отвернулись, на лицах отобразилось презрение, будто он совершил что-то страшное и мерзкое. Наверно, они бы так же на него смотрели, если бы подумали, что он изнасиловал ребенка. «Это все твоя незрелость! Ты просто еще подросток. Вот подрастёшь и одумаешься», «Ты понимаешь, что это ненормально? Что о тебе другие подумают? Как мне смотреть в глаза людям теперь?!», «А внуки?! Кто бизнес унаследует, тебе наплевать? Лишь бы свои извращения удовлетворять!» — это и еще много чего в том же ключе он слышал от родителей постоянно. «Разве так сложно принять меня таким, какой я есть?». Для его родителей это было неприемлемо, от него отказались и быстро настругали нового наследника, словно говоря этим, что им такой сын не нужен. Обида, злость, разочарование и чувство ненужности — все это он уже пережил и оставил позади. Родители теперь для него чужие люди, и никаких теплых чувств он к ним больше не питал, как и они к нему. Но пришел он к этому через боль, и не желал того же для Алекса.

— И как давно ты понял это? — тихо сказала мать Алекса.

— Ну-у, — Алекс задумался. — Наверно, пару лет уже.

— А матери об этом сказать не надо, значит да?! — И вновь она разозлилась.

— Я не думал, что это так уж важно! Ай! — Она опять схватила его за ухо.

— Неважно?! Сбрендил?! Это ты мне первой должен был сказать! Я ведь твоя мама!

— Пусти…

— А это, — Она кивнула в сторону Эндрю, жавшегося в дверях. — Получается, он?

— Да.

Никогда прежде Эндрю так сильно не хотелось удрать. Она пристально смотрела на него, и он никак не мог прочитать, о чем она думает.

— Разувайся и проходи, нечего в дверях стоять, — обратилась она к Эндрю. — Саша, быстро приготовь что-нибудь покушать гостю.

— Есть, мэм, — сказал Новак и ретировался на кухню.

Вскоре они втроем уже были на кухне. Новак хозяйничал у плиты, поджаривая бекон. Эндрю в уголке на кухонном диване за столом, а рядом с ним расположилась мама.

— У вас все серьезно?

— Конечно, мам. Что за вопросы, вообще? Мы бы не съезжались, если все было несерьезно, — ответил Новак, не отворачиваясь от плиты.

— И все-таки. В вашем возрасте часто не головой думают.

— Мам…

— Как зовут? — спросила она, смотря прямо на Эндрю.

— Эндрю, — тише, чем хотел, ответил он.

— А я Валентина Матвеевна, но можешь обращаться ко мне просто «мама».

Не зная, что сказать, Эндрю лишь коротко кивнул.

— Работаешь, учишься?

— Работаю. Психотерапевтом.

— О-о-о. Это хорошая профессия! Нужная! И Саше поможешь, а то он такой неуверенный.

— Да что вы? Никогда бы не подумал, — съязвил он. Мама его не поняла, но Новак обернулся, чтобы выразить свой немой укор.

— А где вы будете жить?

Дальше последовал допрос, что так любят устраивать родители вторым половинкам своих детей: где они будут жить, какие планы на будущее, будет ли свадьба, когда будет, как давно знакомы, знает ли он о болезни Новака, какая семья у него и так далее. Они по очереди с Алексом неловко краснели и отвечали. Потом он подал закуски — тосты с беконом и сыром. Вкусные, сытные и ароматные. В конце, когда допрос закончился, и тосты были съедены, Эндрю набрался смелости задать свой вопрос.

— А вы не против наших с ним отношений?

— Что? Нет, конечно! Как я могу быть против, если мой сын светится от счастья?

— А внуки?

— Ой,