Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

Они медленно покачивались в такт лёгкому, размеренному движению изящной двухколёсной брички. Бричка была настолько тесной, что плечо Нихаль, сидевшей немного впереди, чтобы управлять вожжами, касалось Бехлюля. Они ехали по большой улице, направляясь в сторону шахты. Лёгкий ветерок раскрывал накидку Нихаль, отбросывал назад тонкий покров. Дорога была настолько безлюдной, что Нихаль не тревожила такая непочтительность ветра. Изредка мимо проезжали повозки, попадались группы возвращавшихся обратно пешеходов. Постепенно сгущалась темнота, делавшая неясными пейзажи. На безлюдной дороге, на фоне пейзажа, похожего на длинное, чёрное облако, опустившееся на побережье Картала, Нихаль вдруг испугалась темноты, снова натянула вожжи и спросила:

— Скажите, который час? Мы не опоздаем, если поедем дальше? Знаете, я так боюсь темноты…

— Нет, нет, наоборот, поедем дальше! — сказал Бехлюль. — К соснам наверху… Смотри, Нихаль, вешают фонарь, потому что знают, что ты боишься темноты.

Бехлюль пальцем указывал на тусклый месяц в форме жёлтого бумажного фонаря, посыпанного розовой пылью, висевший над их головами. Бричка снова начала двигаться. Вдруг Бехлюль показал Нихаль ещё кое-что. Чуть впереди, на обочине, стояли две брички. Нихаль посмотрела. Она увидела в одной из бричек двух женщин, а в другой мужчину. Мужчина что-то говорил, улыбаясь и заискивая. Бехлюль тихо пробормотал:

— Любовь! Нет ничего, Нихаль, что ценило бы любовь так сильно, как фонарь, блестящий у нас над головами!

Когда Нихаль проезжала мимо бричек, то вдруг сказала с едва сдерживаемым удивлением:

— А, я их знаю. Знаете, кто это?

Они проехали, оставив брички позади. Нихаль объяснила: женщина помоложе была вдовой, которая изображала певицу в доме, где проходила свадьба; а пожилая женщина заставляла всех девушек на выданье целовать себе руку.

— Женщина, которая заставила меня питать отвращение к тому, чтобы стать невестой… — добавила она.

— Кажется на сей раз она занята чем-то, помимо брака. — сказал Бехлюль. Нихаль смотрела, не очень понимая. Бехлюль хотел ответить на последнюю фразу Нихаль и помешал ей попросить объяснений:

— Но теперь не осталось ничего, что мешает тебе стать невестой, не так ли? Я думаю, что сегодня вечером, когда нам придаёт храбрости фонарь над нашими головами, который так ценит любовь, ты тоже, наконец, скажешь такое слово…

Нихаль улыбнулась и, делая вид, что поворачивает бричку, сказала:

— Если так, вернёмся.

Рукой Бехлюль помешал ей:

— Нет, поедем и будем ехать до бесконечности. Будем ехать, пока не скажешь, что согласна.

Бехлюль говорил с печальной дрожью в голосе. Пять дней после мучительного разговора с Бихтер он рассматривал брак с Нихаль как единственное средство, которое принесёт в его душу счастье. За эти пять дней он сбежал из особняка и почти не думал о Бихтер. Поэзия любви молодой девушки словно растворяла всё его существо в пьянящей чистой воде. Он думал только о ней, жил лишь мечтами об этом блаженстве. Наконец, после разговора с Фирдевс Ханым, Аднан Бей сказал Бехлюлю:

— Ты можешь поехать к тёте. Она знает. Если Нихаль согласна…

Сегодня Бехлюль ехал с намерением получить согласие от Нихаль. Получив разрешение дяди, он боялся столкнуться с возможным отказом Нихаль. Разговаривая с ней, Бехлюль был похож на ребёнка, который не прожил жизнь, полную любовных приключений и не мог подобрать слов, которые выразят первую любовь, первый крик сердца. Слегка прижавшись к Нихаль, он продолжил говорить всё ещё дрожавшим голосом:

— Знаешь, Нихаль, что сказал мне твой отец: «Если Нихаль согласится…» Понимаешь, Нихаль? По-моему, счастье зависит от одного твоего слова, одно короткое «да» сделает меня самым счастливым человеком на свете. О! Какой мы будем красивой и счастливой парой.

Нихаль рассеянно слушала с улыбкой на губах, не отводя взгляда, поглаживая кончиком хлыста уши лошади. Вдруг что-то пришло ей в голову, она встряхнулась, медленно повернулась и её волосы приблизились к лицу Бехлюля:

— Замолчите, — сказала она; — Вы забываете о Бешире. После, после…

Бехлюль пожал плечами:

— О! Теперь ещё Бешир! — сказал он; — после, после, когда после? Одно короткое слово! То, что можно сказать так быстро…

Нихаль отвела от него взгляд, теперь её хлыст нервно бил по ушам животного и чем больше животное пугалось, тем сильнее бричка тряслась и прижимала их друг к другу:

— Сейчас, Нихаль, понимаешь? Одно короткое «да»…

В её ушах с мольбой, как будто трепеща от волнения, повторялись слова Бехлюля. Бледная Нихаль сжала губы, чтобы не сказать ни слова, закрыла глаза, кивнула головой, затем вдруг погладила хлыстом живот лошади, погнала бричку со скоростью молнии и сказала по-французски:

— Прошу, замолчите. После, наверху, в соснах… Вы не знаете про Бешира, ничего не знаете, Бешир болен… — Затем с глубоким вздохом добавила:

— И очень болен…

Они приехали, Нихаль остановила бричку у сосен и сказала:

— Теперь немного отдохнём.

Бехлюль спрыгнул с брички и протянул руку Нихаль:

— Сойдёшь, Нихаль?

Нихаль не ответила, протянула руку и, подобрав накидку, спрыгнула, при этом тонкий тюль с её головы упал на плечи. Бехлюль собрал вожжи, отдал Беширу и сказал:

— Будь осторожен, Бешир!

Они с Нихаль дошли до обочины, которую, казалось, посыпали блестящей жёлтой пылью.

Впереди был крутой склон и терраса с редкими соснами, скрывавшая берег. Здесь пейзаж заканчивался, вдали их глаза видели море с тусклой позолотой. Нихаль раскинула руки, будто хотела обнять эту пленительную картину, и сказала:

— О! Как красиво! Как красиво! — Изумлённые, они долго смотрели на поэтичное великолепие пейзажа, не говоря ни слова, неподвижные, словно этот мираж, мерцающая картина из воздуха и света, сотрётся, если они задвигаются. Море, глубоко вздыхая в томном, печальном сне, тихо расстилалось под луной, лившей, подобно райскому источнику в форме жёлтой огненной бутылки, волны пьянящей сладкой воды на горизонты; оно простиралось вдаль, до бескрайних горизонтов, прижималось к извилистым берегам, лежавшим вдали грудами неясных теней, искало более укромные уголки и пустынные, тёмные берега, чтобы спрятаться, укрыться, а вблизи ускользало от островов, у которых виднелись лишь чёрные гребни, чёрных великанов, казалось, смотревших предательским огнём тысяч жёлтых глаз, вдруг вырвавшихся из неведомой пропасти. Казалось, что расстилавшееся море, позолоченное лунным светом, сливалось далеко на горизонте с небом. В этой точке, в кипении блестящей пыли, занималась белая полоса утренней зари, как будто там сливались всё ещё яркие остатки пепла сгоревшего солнца.

В спокойной тишине задумчивого моря была такая печаль, такое томление, что сердца Нихаль и Бехлюль хотели тишины и это мешало им произнести хоть слово.

Нихаль чувствовала себя ребёнком, брошенным на берегу спящего моря и обречённым на вечное забвение. Близкие безжалостно предали, отвергли и оттолкнули её; она осталась совершенно