Копье и кость - Анастасия Машевская

Какой кошмар! Это он, Ранди Шаут, оставил ей этот путь! – с ужасом осознала Бансабира. Ведь общеизвестно, что его распри с желтыми были вызваны тем, что он отказывался помогать им в войне с черными. Значит, сейчас, когда из их альянса вышли Ююлы, Шаут наверняка попытается наладить отношения с другими союзниками. Поэтому есть шанс столкнуться с ним на юге. С другой стороны, учинив погоню за Даном Смелым, Ранди наверняка вошел бы и в Сиреневый танаар. В конце концов, что мешало бы ему помогать желтым Луатарам оттуда, от Ниитасов? Значит, был шанс встретить его и там тоже. К тому же Идена Ниитаса и впрямь не стоило напрягать больше того, чем она уже напрягла.

Шаут с точностью поймал ход ее рассуждений, поняла Бансабира с упавшим сердцем. Он оставил ей самый трудный и самый опасный путь. И принял все необходимые меры, чтобы на этот раз наверняка избавить страну от Матери лагерей.

И она с покорностью приняла навязанную ей волю алого выродка, повелась как десятилетняя дура. Бансабира была готова зарыдать.

Но окружение останавливало. Она больше не беременна, у нее нет оправданий для слез. И уж тем более Бану не простит себе, если ее застанет в таком виде Гистасп. Того хуже, если начнет утешать. Их отношения командующего и подчиненного и так уже перешли все дозволенные рамки, а Гистасп относился к тем подчиненным, с которыми вообще следует быть предельно осторожной.

Гистасп видел сложившуюся ситуацию иначе и совсем не признавал недоверия к себе танши. Сколько еще ему придется сделать, прежде чем эта девчонка наконец поймет, что ему можно верить? Он дважды заставал приступы отчаяния. Но если в другой ситуации Гистасп незамедлительно проявил бы себя, предложив поддержку и помощь, то теперь предпочитал не подавать виду.

Каждый день Бану встречалась с охраной, командованием, элитными гвардейцами и обычными солдатами, каждый день видела их глаза – то с вопросом, то с ужасом. Все были растерянны, напуганны, ошеломленны. Она обязана взять всю ответственность на себя, независимо от того, как много понимает сама. Независимо от того, что она сама, если не кривить душой, напугана больше любого из них.

Началась осада.

Несмотря на то что каждый кусок пищи, глоток воды был на счету, запасы продовольствия таяли быстро. Не сумев отрыть новый колодец, пурпурные и сиреневые не подходили и к старому. Смердело от него так, что было ясно: сделай глоток – и тут же поляжет вся армия от какой-нибудь чумной болезни. Надежды на дождь тоже не оправдывались: если прежде, пока они поднимались, ливни шли регулярно, а небеса громыхали грозами, то теперь они будто издевались и насмешничали, до отвращения сияя ясным августовским солнцем.

Дни тянулись один тоскливее другого. Довольно скоро было принято решение поставить под удар пять сотен Каамала и выпустить в небо несколько стрел с горящими паклями. Стоянка Нера отозвалась сразу же – в ответ вдалеке в небо взвились сотни огненных стрел. Осажденные искренне надеялись, что из-за этого поступка им не придется в скором времени увидеть семьсот голов, насаженных на пики, перед стенами занятой крепости. Даже Бану, вспоминая давний разговор с Гистаспом в чертоге Наадалов, начала молиться, чтобы ответственный за пленных понял ее неправильно, чтобы всегда исполнительный Юдейр теперь облажался и, чтобы в конце концов, ей доставили известие о смерти кого угодно, но только не Нера Каамала.

А еще Бану, как и все, надеялась, что после того, как огненный залп выпустили оставленные с Нером войска, им ответят таким же залпом еще три сотни, оставленные на границе владений Ниитасов.

Однако ни сказать, ни ожидать ничего конкретного было нельзя. Каждый день теперь давался мучительнее и тяжелее предыдущего. Мучимые жаждой, осажденные пили мочу, конскую кровь, берегли каждую каплю добытой влаги. Начался падеж.

Бансабира заявила о своем особом положении при распределении провианта. Она ведь женщина, ей нужно меньше, чем мужчинам, говорила танша и ограничивалась только половиной установленной порции. Особенно трудно приходилось Раду. Его огромное телосложение требовало для жизнеобеспечения больше пищи, но он брал только равную долю со всеми и быстро слабел. По примеру танши Раду, как и все остальные, почти все время сосал маленький гладкий камешек, как делали погонщики верблюдов в ласбарнских пустынях. Но пересохшие, шершавые рты очень скоро вовсе перестали выделять слюну.

Жаль, топливо нельзя есть, мысленно сокрушалась Бану, в очередной раз запуская в небо одновременно три стрелы с пламенными наконечниками. Его ведь еще хватало. Может, в случае чего, стоит поджечь себя?

Руку больно свело судорогой – ослабевшие мышцы с трудом подчинялись хозяйке. Сухая кожа пальцев стала до того тонкой и белой, что от натяжения тетивы теперь рвалась, как бумага.

Странно. Пересилив себя, Бансабира выпустила еще один залп. Спустя четверть часа еще один.

Никто не отвечал.

Вскоре собрали тяжелый и очень странный совет: не в силах сесть, военачальники совещались лежа. Предложений было два: первое – выйти навстречу смерти с оружием в руках и умереть, как велит Кровавая Мать Сумерек. А второе заключалось в том, чтобы каждый десятник умертвил своих подчиненных, сотник – десятников, тысячник – сотников. Бансабира, когда подойдет срок, покончит с военачальниками, а потом примет яд, у нее еще остался.

От первого отказалась, в первую очередь сама танша, и ее поддержали многие. Умереть сейчас куда легче, чем выжить. Выйти с мечами на врага – не мужество, а трусость. К тому же трусость глупая – никакого видимого вреда красным они не причинят, зато их, обессиленных, войска Ранди Шаута возьмут без особых трудов. От другого варианта отказалась вторая половина офицеров: при таком раскладе самоубийство – трусость еще большая.

– Тогда будем ждать, – выдохнула Бансабира в конце. – Ждать и стягивать на себя все силы Шаута и Раггара, спасая тем самым наших собратьев от неожиданного удара в тыл или во фронт. Мы должны дать им шанс сосредоточиться на своих противниках, и для этого нужно ждать. Помните главное: уцелевший должен, обязан добраться до моего отца и сообщить о численности Шаутов, об их замыслах и о предательстве Раггаров. Мне сказать больше нечего.

На том и закончили. Собравшись с силами, военачальники поднялись на четвереньки и, пошатываясь, держась за стены, отправились к воинам.

Каждый день Бану, едва волоча ноги, перемещалась внутри крепости, ища тайные тропы, лазы, ходы. Каждую ночь, не ложась вовсе или ворочаясь без сна, думала, как быть. Должен быть какой-то шанс. Должно быть что-то, что она упустила, о чем не подумала. Должен быть хоть какой-то выход, настойчиво твердила танша.

Но его не было.

Мужчина с усилием открыл глаза и тяжело выдохнул. Медленно поднялся в кровати и тут же почувствовал ломящую боль во всем теле.

– Неужели это никогда не кончится? – то ли подумал, то ли пробормотал.

Больше полугода минуло с тех пор, как его доставили в столицу Адани Шамши-Аддад. Скорее мертвого, чем живого. Всю дорогу лекари двух стран регулярно меняли деревянные шины, дабы бедро срослось верно; меняли тугую повязку на груди, стягивая сломанные ребра; читали молитвы за его здравие.