Круто! Как подсознательное стремление выделиться правит экономикой и формирует облик нашего мира - Стивен Кварц

Изменение значения слова «умник» свидетельствует о том, что в эпоху экономики знаний появились новые социально значимые качества. Например, физическая сила и агрессивность уже не так важны и даже могут восприниматься как недостатки. Одной из наиболее впечатляющих иллюстраций этого процесса служит появление моды на хипстерский стиль практически во всех видах профессионального спорта, в том числе бейсболе (вспомните бороду Брайана Уилсона), американском футболе (фирменные очки Вона Миллера), баскетболе (розовые штаны, рубашки с принтами и красные очки Рассела Вестбрука, который считается главным хипстером в НБА, хотя Леброн Джеймс и многие другие не сильно от него отстают) и даже, как это ни забавно, в хоккее (забавная стрижка Криса Летанга).

Если крутые качества в эпоху экономики знаний действительно так сильно изменились, то следует предположить, что сегодня, говоря о крутизне, люди имеют в виду совсем не то, что раньше. И действительно, в исследовании 2012 г. выяснилось, что черты, ассоциирующиеся с крутизной, имеют мало общего с бунтарством{369}. Илан Дар-Нимрод с коллегами опросили триста пятьдесят человек, чтобы составить список качеств, которые ассоциируются у них со словом «круто» (испытуемые могли называть все, что угодно). Обработав ответы, исследователи обнаружили, что понятие «круто» ассоциируется с дружелюбием, компетентностью, продвинутыми взглядами, привлекательностью, нестандартностью, заботой, честностью, чувством юмора, уверенностью в себе, контролем над эмоциями и гедонизмом. Это удивило ученых, так как эти качества не казались привычными для определения крутизны, которое раньше было связано с бунтарством, жесткостью характера и отстраненностью от окружающих. Опросив другую группу, они утвердились в мнении, что подобные черты уже не будут социально желательными. Крутизна явно стала означать не то, что раньше. Эти перемены отражают возникновение нового понимания крутизны, гораздо менее бунтарского и более просоциального и творческого.

Итак, как видите, сегодня крутизна означает совсем не то, что раньше. Но верно ли наше утверждение, что крутизна стала более распространенным явлением, так как ее нормы теперь ценны с экономической точки зрения? Одним из доказательств того, что это действительно так, будет следующий факт. Согласно опросу, в котором участвовали тридцать тысяч респондентов из пятнадцати стран, понятие крутизны применяется даже к странам, причем США занимают первое место по крутизне, а Бельгия – последнее{370}. Также можно упомянуть и о вездесущем хипстере. Молодой человек двадцати с небольшим лет в очках с толстой оправой заправляет машину. Щетина на лице, волосы уложены гелем. Он носит старомодную кожаную куртку и выглядит слегка чудаковато. Его зовут Скотт, и он поворачивается к камере, чтобы сказать нам о том, что устал от политиканов, накладывающих излишние ограничения на работодателей, потому что его друзьям нужна работа, а не пустые обещания. Поэтому, объясняет Скотт, он – республиканец{371}. Хипстер – самая свежая попытка Республиканской партии США привлечь молодых избирателей. Почти сразу же после выхода этого ролика появилось множество пародий, в том числе у Джона Оливера на шоу Last Week Tonight.

В этой рекламе – и реакции на нее – нам интереснее всего появление хипстера как стереотипного представителя поколения миллениума, что делает таких скоттов важной с политической точки зрения группой населения. Последние тридцать лет культурной фрагментации и диверсификации делают сложным обобщение характерного представителя сетевой крутизны, и нам не очень нравится обращение к образу хипстера. Однако ясно, что новый имидж очень далек от хипстера Нормана Мейлера. Свежие образы стали появляться в девяностых и к 2003-му были уже достаточно очевидны, чтобы Роберт Ланэм высмеял их в своей «Настольной книге хипстера». Культурный интерес к хипстерам вырос около 2008 г., а сейчас распространился глобально{372}. Новых хипстеров можно обнаружить по всему свету, от Джакарты и Бангкока до Шанхая и Дубая. По данным недавнего исследования, половина респондентов в возрасте от восемнадцати до двадцати девяти лет считает себя хипстерами{373}. Но в том же опросе выяснилось, что лишь у 16 % американцев имеется положительное мнение о хипстерах. Поскольку всего 5 % представителей других возрастных групп считают себя хипстерами, получается, что нелюбовь к ним – это в первую очередь проблема непонимания между поколениями. И нелюбовь эта тоже имеет глобальный характер. В Дубае хипстеров высмеивают в фальшивых выпусках новостей, где рассказывается, как в пустыне спасают тех, чьи слишком тесные джинсы становятся еще более узкими из-за жары{374}. Смеяться над хипстерами легко, так как у каждой эпохи есть свои стереотипы, от хиппи и яппи до ламеров. Но, несмотря на то что они представляют собой легкую мишень, современные хипстеры иллюстрируют многие качества, отличающие сетевую крутизну от бунтарской, в чем мы и попробуем разобраться.

Мы уже установили, что работа в экономике знаний считается инновационной, творческой и даже крутой. Но, кроме того, она может порождать чувство неуверенности. В то время как «человек организации» поступался, согласно Уайту, своей индивидуальностью ради коллективной корпоративной безопасности, современная ситуация практически диаметрально противоположна. Новый общественный договор между работодателем и сотрудником уже не включает в себя обещания стабильности, как убедительно доказывает в своей книге «Отличная работа, если ты сумеешь ее получить» Эндрю Росс. «Нация свободных агентов» Дэниела Пинка[72] представляет реалии новой занятости в более радужном свете, подчеркивая положительные стороны (которые, впрочем, имеют отношение преимущественно к высококвалифицированной работе, количество которой ограниченно). Сотрудник работает на одном месте в среднем 4,4 года. Практически все представители поколения миллениума могут рассчитывать на сохранение своего рабочего места не более чем в течение трех лет{375}. Все эти перемены значительно повышают ценность образования, а также способности идти в ногу со временем, не отставая от появления новых технологий и информации. Влиятельный социолог Мануэль Кастельс, изучающий экономику знаний, придумал термин «самопрограммируемая рабочая сила» для описания профессионалов, которые могут буквально «перепрограммировать» себя в условиях постоянно обновляющегося мира{376}.