Круто! Как подсознательное стремление выделиться правит экономикой и формирует облик нашего мира - Стивен Кварц

Однако Фиона Дункан выпустила кота из мешка в тот самый момент, когда статья была опубликована. Google Trends, измеряющий интерес к терминам по количеству запросов в поисковой системе, обнаружил, что интерес к нормкору после выхода статьи мгновенно взмыл вверх от нулевой отметки. Впрочем, география запросов оказалась в основном ограничена Нью-Йорком. Через месяц запрос «нормкор» давал пятьдесят пять тысяч результатов{388}. Томас Франк выразил надежду, что нормкор должен привести к «полному коллапсу империи крутизны»{389}, но, конечно же, привлекательность нормкора связана с его неявностью. В конце концов, ребята из Сохо вовсе не копируют телевизионный стиль Джерри Сайнфелда с его потертыми джинсами с высокой талией – или стиль Барака Обамы, известный как «президентский нормкор»{390}. Разница между Джерри Сайнфелдом и тинейджером из Сохо заключается в том, что тинейджер осознает эту разницу.

Интерес к нормкору в основном ограничивается Нью-Йорком, и этот факт – прекрасная иллюстрация того, что неявные товары в среде с плотными и высокоскоростными информационными сетями обычно распознаются до того, как успевают широко распространиться. Это еще более фрагментирует крутизну, опирающуюся на неявные сигналы. То есть в пределах одной ниши крутизна товара часто зависит от его информационной стоимости. В этом заключается одна из причин того, что, несмотря на усреднение потребительской культуры в условиях глобализации, сегменты рынка перенасыщены возможностями для выбора. Возьмем, к примеру, пиво. В Соединенных Штатах продается тринадцать тысяч его разновидностей. В восьмидесятых годах существовало около пятидесяти пивоварен. Сегодня, благодаря резкому росту интереса к мелким пивоварням, их стало около двух с половиной тысяч{391}. Барри Шварц, автор книги «Парадокс выбора»[73], пишет о том, что огромный спектр возможностей потребительского выбора вызывает у людей тревожность и даже способен снижать уровень удовлетворенности, так как повышает информационную стоимость выбора{392}. Однако это позволяет сигнализировать о качествах, ценных для экономики знаний. Вероятно, не случайно наиболее широкий выбор представлен среди алкогольных напитков{393}, так как их часто потребляют на людях (Интернет пестрит советами о том, как поразить своих пивных собутыльников – от шпаргалок по сортам пива до рекомендаций по их сочетаниям с разным сыром).

Способности к культурному обучению, подражанию и соответствию нормам служат краеугольными камнями общественной жизни человечества. Ученые рассматривают их как огромные достижения эволюции человека, лежащие в основе нашей исключительной социальности. Инновации в мире шимпанзе происходят крайне медленно: новые навыки (например, использование палочки для добывания термитов) не особенно быстро распространяются среди членов колонии, так как способности к подражанию у шимпанзе ограниченны. И напротив, среди людей новые идеи и умения порой распространяются с поразительной скоростью, поскольку мы – превосходные имитаторы и можем догадаться, какой цели служат действия окружающих{394}. В гонке подражания некоторые люди завоевывают признание благодаря лучшим знаниям, а другие полагаются на таких новаторов и следуют за ними, экономя время, необходимое для освоения чего-то с нуля. Несомненно, Интернет радикально изменил этот процесс, отчасти благодаря снижению стоимости информации. В своей статье, случайно убившей нормкор, Дункан замечает, что Интернет изменил цикличность модных тенденций: у нас появились новые способы поиска (например, по картинкам) или сайты типа Polyvore, которые обещают демократизировать моду.

Из всех различий между бунтарской и сетевой крутизной больше всего бросается в глаза то, что имеет отношение к проблеме полов. Хотя Хелен Браун еще в 1962 г. в своей книге «Секс и одинокая женщина»[74] выступала за финансовую независимость, а также секс до и помимо брака, женская половая идентичность оставалась весьма спорным вопросом. Это не в последнюю очередь объяснялось как традиционными нормами в области секса, так и гипермужественностью, характерной для бунтарской крутизны. И хотя главными темами контркультуры шестидесятых были гражданские права и война во Вьетнаме, она также отражала традиционные гендерные роли. Для многих женщин, принимавших участие в этом движении, жесткое закрепление гендерных ролей привело к восстанию против подобного подчинения. Так, например, в 1965 г. Кейси Хейден и Мэри Кинг распространяли свою брошюру «Пол и касты» среди участниц правозащитных и антивоенных движений. Содержание этой брошюры было основано на собственном опыте авторов, который они получили в Студенческом комитете против насилия, где, по их словам, «иерархическая структура власти» не давала женщинам занимать позиции лидеров{395}. В 1966 г. Бетти Фридан с соратницами основали Национальную организацию женщин, которая способствовала второй волне феминистских побед в области прав женщин.