Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

выдавать по 300 граммов зеленого чая[783]. Однако в суровых условиях военного времени бо́льшую часть продуктов из составленного Любимовым списка достать было невозможно. Руководители не всех предприятий попытались создать особые условия. На Челябметаллургстрое администрация поселила в чайхане рабочих, которым негде было спать[784]. На орудийном заводе имени Калинина (заводе № 8) в Свердловске продукты, предназначенные для рабочих-узбеков, отдавали в столовые для инженеров, конторских служащих, медицинского персонала и временных работников[785]. Впрочем, многие руководители искренне попытались следовать рекомендациям: обустроили чайханы и отправили в Среднюю Азию сотрудников, чтобы привезти оттуда местные продукты и теплые вещи. Другие же выдавали среднеазиатским рабочим дополнительное питание или продовольственные карточки[786]. ЦК распорядился на всех заводах и стройках обеспечить рабочих из Средней Азии кроватями, постельным бельем и одеждой, дал местным ответработникам указание сообщать об их положении и принял решение командировать переводчиков на все предприятия, где работали узбеки или другие уроженцы среднеазиатских республик[787]. К тому же государство ослабило ограничения по весу отправляемых почтой посылок, чтобы семьи из Средней Азии могли посылать родным теплую одежду[788].

Однако руководство республик осталось не удовлетворено. В августе А. Я. Романов, прокурор Таджикской ССР, отправил В. М. Бочкову, Прокурору СССР, гневное письмо о неприемлемом обращении с мобилизованными таджиками. Перечень жалоб был хорошо знаком: плохое питание и жилье, небезопасные условия труда, отсутствие медицинской помощи. В одном колхозе восемь человек из‐за обморожения потеряли пальцы ног, но их заставили продолжать работу. Больных не лечили, объявляли прогульщиками и урезали им паек. По словам Романова, мобилизованные рабочие дошли до крайнего истощения[789]. В то же время сам Бочков написал Л. П. Берии, главе НКВД и члену ГКО, ответственному за вооружение, о плохом обращении с рабочими-узбеками. Говоря прежде всего о группе из 239 узбеков, отправленных на оружейный завод № 65 в Новосибирске, Бочков упомянул неотапливаемые бараки, отсутствие чистой питьевой воды, дефицит постельных принадлежностей и невыдачу защитной рабочей одежды. По его словам, у большинства узбекских рабочих не было даже обуви. Многие опухли от голода. Как и рабочие из Таджикистана, эти узбеки были крестьянами, никогда не работавшими на заводе. Им поручали наименее квалифицированную работу, ходили они в лохмотьях и без защитной рабочей одежды, поэтому получали ожоги и порезы от отскочивших кусков раскаленного металла и обморожения из‐за отсутствия отопления в бараках и цехах. С апреля по июнь 1943 года семнадцать из них умерли от голода, воспаления легких или туберкулеза. Выяснить точное число умерших не удалось, так как на заводе не вели учет заболевших рабочих. Бочков хотел отдать под суд директора завода, но этому воспрепятствовал нарком боеприпасов, заявивший, что узбеки приехали уже больными, а директор не располагал лишними запасами продовольствия и одежды. Под усиленным давлением судебных органов местное партийное руководство быстро нашло дополнительные ресурсы и обеспечило узбекских рабочих двухразовым питанием, постельным бельем и спецодеждой[790]. Как и в других случаях, нажим привел к некоторым положительным сдвигам.

Хотя утверждение, что многие уроженцы Средней Азии приехали уже нездоровыми, соответствовало действительности, руководители предприятий часто прибегали к этой отговорке, чтобы снять с себя ответственность за частые случаи заболеваний и смертей. В республики присылали запросы на такое количество рабочей силы, что местные вербовщики набирали людей с туберкулезом, венерическими заболеваниями, ишемической болезнью сердца, недоеданием[791]. На заводе № 309 в Чапаевске у стольких рабочих из Средней Азии обнаружили недоедание и активную стадию туберкулеза, что многих пришлось отправить домой или перевести на более легкую работу[792]. В ОСМЧ-23 и на других стройках Молотовской области у большинства башкир, татар и казахов наблюдались симптомы болезней сердца, истощения и других заболеваний, делающих их непригодными к физическому труду[793]. Из 12 200 узбеков, привезенных в Челябинск на строительные работы, бо́льшую часть отослали домой, потому что для тяжелого физического труда они слишком ослабели[794]. Местное партийное руководство известили о состоянии здоровья рабочих из Средней Азии, и секретарь Челябинского обкома партии телеграфировал Маленкову, секретарю ЦК, сообщив, что у огромного количества людей нашли пневмонию, туберкулез и желудочные заболевания[795]. Аналогичная ситуация наблюдалась на большей части предприятий в других областях[796].

Врачи, осматривавшие рабочих, старались найти переводчиков, выделить специальные приемные часы и особые палаты. Но лечить такое количество тяжелобольных пациентов оказалось затруднительно. Переводчикам самим не хватало образования, и они с трудом объясняли суть жалоб или передавали медицинские рекомендации. И тем более нельзя было ожидать образованности от среднеазиатских рабочих – в основном крестьян, не привыкших обращаться к врачу. Врачи, бригадиры и директора узнавали об их болезни, только когда они уже снова выходили на работу или умирали. Сами врачи пришли к выводу, что мобилизация крестьян из Средней Азии – ошибочное решение[797].

Предубеждение и дискриминация усугубляли проблемы, с которыми сталкивались уроженцы Средней Азии. Дополнительный паек выдавали в зависимости от выполнения нормы, но многие попали в заколдованный круг: будучи не в силах перевыполнить норму и тем обеспечить себе лишние калории, они еще больше слабели, поэтому вероятность того, что они смогут выполнять норму в будущем, понижалась[798]. Из-за незнания русского языка их легко обманывали и обвешивали в столовой[799]. Как и другие рабочие, они не получали положенного питания, если их уличали в опозданиях и прогулах. Обвиненным в прогулах в качестве наказания назначали до шести месяцев обязательных работ со значительным урезанием хлебной нормы: тем, кто получал 800 граммов хлеба в день, давали 200 граммов, а тем, кто получал меньше, – 100 граммов[800]. Но многие не разбирались в законах. Бригадиры, малообразованные и привыкшие муштровать подчиненных, оскорбляли их, ругали, даже били[801]. Одного бригадира в Куйбышевской области арестовали, когда он пришел в больницу, где лежала группа рабочих из Средней Азии, порвал их медицинские справки и поднял их с кроватей[802]. Он считал их симулянтами, которым врачи только потакают.

Не все работавшие на заводе относились к уроженцам среднеазиатских республик с таким равнодушием и злобой, как руководство. Я. Е. Гольдштейн, главный металлург Кировского завода, с состраданием вспоминал о тяжелом положении рабочих:

Они плохо понимали сыпавшиеся на них приказы, еще хуже их исполняли, часто становились на колени, складывали руки и начинали молиться. Начальник термообрубной очистки, в чье распоряжение они попали, обращался с ними хуже, чем испанцы с рабами при освоении Америки. За невыполнение работы часто избивал, лишал скудного обеда, хлебного пайка. Узбеки таяли на глазах, многие тут же в цехах умирали[803].