Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

Так странно записывать в дневник после большого перерыва! Даже и не знаешь, с чего начать. Столько всего произошло за это время, столько всего случилось, а на днях – даже взорвалось! Думаю, именно взрыв на Сортировке и сподвиг меня на то, чтобы выкопать дневник из-под стопки тетрадей.

Самое главное событие последних месяцев – это всё-таки моё поступление в университет. Теперь я студентка иняза, специализация – французский язык. Вторым будет английский, ведь без него нынче никак. Родителям пришла почтой открытка: их поздравляли с новым статусом дочери; мама даже всплакнула над ней, а ведь я никогда не считала её сентиментальной. Отец тоже был рад, подарил мне «денежку в конверте», и я тут же потратила её на варёные джинсы и модную сумку в виде докторского саквояжа. К сожалению, сумку я покупала с рук, замок у неё всё время расстёгивается, и теперь я с радостью перепродала бы её кому-нибудь другому. Только вот не знаю кому.

Мама подарила мне шёлковую блузку с подплечниками, Танечка и Александра Петровна – французскую помаду, у которой совершенно прекрасный запах, а вот цвет, к сожалению, не совсем мой, какой-то говяжий. Думаю, Александра Петровна купила помаду для себя, а потом решила передарить мне. Ну и ладно.

Занятия начались вот только что, весь сентябрь наш курс провёл в колхозе, в Красноуфимском районе, и это был настоящий ад. Не знаю, как я там выжила. Девочки, с которыми я выбирала из борозды картошку, а теперь хожу на лекции, очень разные, есть вполне себе милые, а есть настоящие мегеры. Одна приехала аж из Калининграда и очень много о себе понимает. Раз в поле зачем-то уселась на деревянный ящик и стала кричать, что читала французов в подлинниках не для того, чтобы месить грязь и, цитирую, «отмораживать себе придатки». Обхожу эту Машу стороной. Она довольно-таки противная: на каждом семинаре выступает по полчаса. Но французский у неё хорош, не поспорить. И носик точёный, породистый…

Все наши поступили куда хотели, даже Кудряшов – на матмех. Возможно, сломанная нога помогла разжалобить экзаменаторов. Поражаюсь: как это люди по собственной воле хотят учить математику?!

Вторая важная новость – вернулся из армии Димка. Мы встречали его на вокзале втроём: я, мама и папа. Димка вышел из вагона первым, в полном дембельском прикиде. Быстро обнял нас и начал обшаривать толпу встречающих таким жадным взглядом, что меня обожгло изнутри жалостью, как, бывает, обжигает рот слишком горячий чай, выпитый впопыхах.

– Она не придёт, – сказала я.

– Ты ещё, видимо, за ней теперь бегать должен, – добавил папа и, к счастью, на этом остановился.

Димка, кажется, снова вырос, хотя куда уж выше, и так под два метра. И как-то весь окреп. Если забыть, что это мой брат, в него вполне можно влюбиться. Я замечала взгляды девушек, которых мы встречали по пути к автобусу, некоторые из этих девушек были очень симпатичными, но Димка в этом своём состоянии не заметил бы даже певицу Сандру!

За ужином он почти ничего не ел, только проглотил салат и единственный голубец. Мне было смертельно жаль маму: она так старалась приготовить всё, что ему нравилось! С раннего утра стояла у плиты… Бедная мама!

Димка спросил у меня шёпотом адрес магазина «Ткани» и убежал, не попрощавшись с родителями. «Только мы его и видели», – вздохнула мама. И папа тут же, под шумок, скрылся – сказал, что его срочно вызвали в музей. Мама сидела одна за накрытым столом, смотрела на тарелки с нетронутой едой, подперев подбородок ладонью, и мне хотелось обнять её, утешить, как маленькую, пока я не вспомнила, что она не любит прикосновений. Во всяком случае, моих.

Димка под вечер привёл домой Княжну – никакого животика у неё пока не было видно. И лицом Ира совсем не подурнела, даже наоборот.

– Наверное, мальчик будет, – сказала наша мама.

– Мне как-то без разницы, – отозвалась Княжна, с аппетитом уплетая мамины голубцы. – А можно ещё сметанки?

Димка рванул к холодильнику.

Со мной Княжна даже не поздоровалась, лишь кивнула, утирая сметану с подбородка. А ведь мы не виделись с того самого январского дня… Я слышала от Люси, что Тараканова беременна, и решила, что она выходит замуж за своего кожаного друга. Но, как оказалось, кожаный пропал из виду сразу, как узнал «оглушительные новости».

Тараканова как-то раз проговорилась: тот кожаный был из КГБ, сначала ходил к ней по делу (ясно по какому), а потом увлёкся, начал ухаживать. Пригласил в пивной ресторан «Рига» на Бардина.

– Настоящий мужик, – хвасталась Княжна, глядя мечтательными мутными глазами куда-то вдаль. – Это тебе не мальчик какой-нибудь…

«Мальчик» – это она про Димку, догадалась я. Было очень обидно за брата, я ощущала его уязвимость как свою собственную. «Настоящий мужик» был женат, но и Княжну бросать не хотел. «Бегает за мной, как пёсик, – смеялась Ира. – Импортные шампуни дарит, крема, колготки». Она забеременела, когда Димке оставалось пару месяцев до дембеля. Я мучилась, не зная, как сообщить это брату, но оказалось, Ира сама ему всё честно написала: прости, не дожда́лася – в этом роде.

Вот тогда Димка и прислал мне письмо, где впервые не было ни слова о сигаретах «Космос». На трёх страницах затейливым почерком – рассуждения о настоящей любви, ответственности и долге. «Когда переживают такое потрясение, ещё и не столько дров можно наломать, – писал Димка. – Я приму этого ребёнка как своего собственного».

– Дурачок, – в сердцах сказала мама, но в этих «сердцах» вновь слышалась нелепая гордость за сына.

Отец гордиться сыном и не думал, наутро накатал Димке длиннейшее письмо с увещеваниями, но оно не дошло до адресата, поскольку тот выбыл.

Ира собиралась пойти на аборт, но в больнице ей сказали, что у неё отрицательный резус и первая беременность может оказаться последней. То есть забеременеть-то она сможет и потом, но здоровый ребёнок родится вряд ли.

– В общем, я решила рожать, – подытожила Ира, расправившись со второй порцией голубцов. – А где у вас можно покурить?

Мама чуть не уронила тарелки, которые собиралась нести в кухню:

– Но ведь ребёнок…

– Врачи не рекомендуют резко бросать, – заявила Княжна. – У меня такой стресс, что, если ещё и не курить, я прям не знаю, что будет.

Мама принесла пепельницу из перламутровой раковины – её привёз из Вьетнама родителям какой-то старый друг, и мама этой пепельницей страшно дорожит. Ира невозмутимо достала сигареты из сумки, Димка тут же щёлкнул зажигалкой, а я ушла к себе в комнату, чтобы не смотреть на это безобразие. Сигаретами воняло так, что мы проветривали квартиру ещё два часа после того, как Ира с Димкой ушли. Димка так и не вернулся в ту ночь. Он вообще не вернулся, стал жить вместе с Ирой в её квартире. Мать Княжны переехала куда-то в область, сестра не выходила на связь, а Димка с Ирой подали заявление в загс.

– Мы ничего не можем сделать, – сказала мама. – Только смириться.

Она говорила это папе, который категорически не желал смиряться и всё пытался отговорить Димку от «губительного шага». Но Димка был такой счастливый, радостный, весёлый… Он буквально расцветал рядом с Ирой, а в нашем доме тут же сникал, как будто ему не хватало воздуха, воды и еды, всего сразу. Он постоянно искал Княжну взглядом, даже если она уходила в туалет на минутку, – начинал скучать.