Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - Владимир Жельвис

Думается, что эту гипотезу можно смело соединить с вышеперечисленными: один вариант не исключает другого.

В большом количестве культур именно сексуальные инвективы традиционно рассматриваются как наиболее резкие. Правда, выбор конкретной инвективы, претендующей на крайнюю степень грубости, может носить культурно-специфический характер. В некоторых ареалах России гораздо грубее, чем мат, звучит «Блядь!», которая, в отличие от междометно звучащего мата, относится к крайне непристойной «ругани по-чёрному».

И это несмотря на то, что само происхождение слова «блядь» общеизвестно, мы уже знаем, что это слово образовано от «блудить»; таким образом, казалось бы, оно должно быть намного «приличнее» мата.

С другой стороны, в русских криминальных группах матерная брань может считаться тягчайшим оскорблением, и традиционный мат обычно заменяется более мягким «Ёб твою блядь!».

Во вьетнамской практике грубее мата – название гениталий, так как в соответствующей инвективе они представлены более конкретно.

Немало культур, где исключительно сексуальные инвективы малопопулярны. Среди европейских культур к таким относятся, например, немецкоязычные, шведская и итальянская. Точнее говоря, сексуальный подтекст некоторых инвектив вполне очевиден (сравним, например, итальянское «Рогсо!»), но глагол, означающий «совокупляться», в составе инвективы практически неупотребим, если не считать слабых восклицаний, заимствованных из соседней культуры.

Правда, в шведском языке встречаются очень грубые сексуальные ругательства, например, «Forbannade fitta!» (приблизительно «проклятая пизда»), но их очень мало, а первое место, безусловно, принадлежит богохульствам.

В румынском языке самое сильное оскорбление – именно из этого ряда: «Pizda mătti!», не нуждающееся в переводе на русский язык.

В турецком языке есть сочетание «amma koydugumunun», буквально обозначающее что-то вроде «про то, как я вставил в пизду», но в переносном смысле это приблизительно «женщина, которую я выеб». Употребляется же оно так же, как русское «ёбаный» или английское «fucking»: «Amma koydugumunun arabasi gene bozuldu!» («Эта ёбаная машина опять сломалась!»).

Именно поношение матери в большом количестве культур лежит в основе всей сексуальной группы инвектив. Причина очевидна: это теснейшая связь человеческого общества с самого начала его существования с институтом родства. Поэтому уважение/поклонение, испытываемое к матери и другим родственникам, были в своё время особенно высоки Сравним: «Почитай свою мать, как Бога» («Упанишады»), «Мать стоит выше десяти отцов или даже всей земли. Нет учителя (гуру) выше матери» («Махабхарата»), «Злословящий отца или мать смертию да умрёт» (Библия).

Естественно, что реакция на нарушение соответствующих табу должна была быть особенно резкой, и не только в индуизме, иудаизме или христианстве. Вот целый набор киргизской брани: «Выебу твою мать!», «Задница твоей матери!», «Выебу твою мать в задницу!», «Изобью твою мать!» и так далее. Примерно то же – у болгар: «Турям (хакам) го на майкати в устата» («суну “его” в рот твоей матери!»), «…на майкати в гьза» («…в задницу твоей матери»).

Не должен вызывать удивления и сам факт кощунственно оскорбительного соединения в одной инвективе имени матери именно с непристойным сексуальным глаголом и др. под. Для правильного понимания этого феномена полезно учесть следующее. Во многих древних национальных культурах, например в Индии, буквально тысячелетиями сохраняется самое священное отношение к проблемам секса. Примитивно-вульгарное восприятие соответствующего поведения исчезло там в незапамятные времена. Таким образом, казалось бы, что сама идея порочности сексуальных отношений не должна приходить тем же индийцам в голову. Однако в языковой практике национальных культур Индийского субконтинента имеется множество самых изощрённых непристойных инвектив, построенных именно на сексуальных мотивах.

С другой стороны, уже отмечалось, что вся христианская мораль строится, в отличие от индуистской, на представлении о греховности телесной жизни, нежелательности интимной близости и так далее.

Но и при таком кардинальном отличии одной морали от другой количество и характер европейской инвективной лексики, вопреки ожиданиям, мало отличается от индийской.

Разгадка такого «сходства несходного» кроется, как уже указывалось, в двузначности инвективы, в возможности отражения с ее помощью сразу двух явлений: священного трепета, который, как в кривом зеркале, отражается в нарушении табу с помощью инвективы, и убеждения в порочности определённых отношений, о которых можно говорить только непристойности, то есть те же инвективы. Причём пресловутая порочность есть лишь трансформация преклонения перед творческими силами природы.

Таким образом, перед нами в любом случае – всё та же попытка нарушения древнего табу с помощью инвективы.

Можно предположить, что дальнейшая судьба инвективы подобного типа будет зависеть от судеб культа матери и отношения к интимной стороне жизни в данной национальной культуре. Там, где культ матери продолжает свое существование, мат воспринимается как тягчайшее оскорбление (кавказский ареал); там же, где этот культ сходит на нет, он превращается в междометное восклицание, быстро теряющее свою взрывчатую силу (славянский ареал).

Интересно в этой связи рассмотреть инвективное поведение некоторых малозаметных субгрупп, например, детей афроамериканцев, в играх которых широко применяются инвективы, оскорбляющие мать путём соединения её имени с разнообразными сексуальными и скатологическими наименованиями. Это особенно показательно, если вспомнить о высокой роли матриархатных отношений в афроамериканской культуре.

Что еще более показательно, оскорбления матери в детских играх проводятся строго по правилам, до известного предела, переступать который строго запрещено. После того как этот предел перейдён, игровая инвектива превращается в тяжёлое оскорбление.

Самого внимательного отношения заслуживают и все инвективы, затрагивающие других родственников, помимо матери. Из них наиболее интересны инвективы в адрес сестры. Выше уже говорилось, что в ряде культур таких инвектив много и они очень резки. Часть из них – это тот же мат, где вместо матери упоминается сетра. Таково итальянское «La fregna di tua sorella!». Но есть и более изощрённые варианты вроде арабского «Муж твоей сестры!».

Для носителя русской культуры включение сестры в инвективную практику может показаться загадкой, так как здесь нет ни единого ругательства, хоть как-то сопрягающего наименование этой родственницы.

Некоторые этнографы предполагают, что источник тут в борьбе древнего человека с половыми извращениями в виде связи с близкими родственниками. То есть уже очень давно стало понятно, что такая связь чревата печальными генетическими последствиями.

Именно на эту мысль наталкивает тот факт, что в большом количестве ареалов обвинения в адрес сестры или даже просто любые инвективы в её присутствии воспринимаются слишком уж резко. Сравним заявление туземца-полинезийца: