Историк - Элизабет Костова

Однако и без того во дворце нашлось, чем занять свои мысли. Вспоминая, что рассказывала мне накануне Элен, я воображал полчища слуг со звучными титулами вроде «великого свивальника чалмы», покорных воле султана; евнухов, охранявших огромный гарем, комнаты которого напоминали роскошные камеры темницы; вспоминал султана Сулеймана Великолепного, который в середине шестнадцатого века сумел сплотить империю, установить в ней единые законы и вернул Стамбулу блеск, какой он знавал при византийских императорах. Подобно им, султан раз в неделю выезжал в город, чтобы поклониться Айя-Софии, — только не в воскресенье, а в пятницу, священный день мусульманской недели. Я представлял мир сурового этикета и пышных пиров, чудные ткани и тончайшую роспись керамики, одетых в зеленое пророков и царедворцев в пурпурных одеяниях и высоких тюрбанах, в сапогах с изящно загнутыми изукрашенными носками.

Особенно поразил меня рассказ Элен о янычарах — гвардейском корпусе, набиравшемся из числа пленных мальчиков, доставленных со всех концов империи. Я вспомнил, что и раньше читал о них: мальчиков-христиан, доставленных, в том числе, из Сербии и Валахии, воспитывали в исламской вере и обучали ненавидеть народы своей родины, а потом, вырастив, натравливали на забытых соотечественников, как соколов на добычу. Мне даже попадалось в какой-то книге, может быть, в альбоме репродукций, изображение янычар. Вспомнив бесстрастные молодые лица гвардейцев, обступивших султана непроницаемым кольцом, я ощутил озноб.

Мне пришло в голову, что из юного Влада Дракулы получился бы отличный янычар. Какой шанс упустила империя, какого беспощадного воина могла бы заполучить для себя! Им пришлось бы начинать его воспитание с ранних лет, думалось мне, может быть, стоило не отдавать отцу, а оставить молодого заложника в Малой Азии. Позже он стал уже слишком независим: отступник, верный лишь собственным интересам, с равной легкостью казнивший своих и уничтожавший врагов-турок. "Как Сталин! " — мысль перескочила неожиданно для меня. Сталин, о котором я задумался, глядя на ослепительную гладь Босфора, умер год назад, и в западную печать просачивались все новые сведения о его преступлениях. Мне припомнилось сообщение о верном властям генерале, которого перед самой войной обвинили в подготовке переворота. Генерала схватили среди ночи на собственной квартире и на несколько дней, пока он не умер, повесили вниз головой на многолюдном московском вокзале. Пассажиры не могли не видеть его, но никто не смел бросить лишний взгляд на казнимого. Много лет спустя жители ближайших домов спорили между собой, было такое или не было.

Занятый столь безрадостными размышлениями, я переходил из зала в зал, обводя взглядом великолепие старого дворца: и во всех помещениях, казалось мне, витал некий зловещий дух — возможно, просто память о беспредельной власти султанов, которую только подчеркивали узкие извилистые переходы, зарешеченные окна и тесные садики за высокими стенами. Наконец, спасаясь от тяжкого впечатления, созданного дворцом, где чувственность смешивалась с теснотой тюрьмы, изящество — с насилием, я снова выбрался наружу, в залитый солнцем внешний двор.

Но здесь меня поджидал самый страшный из призраков прошлого: мой путеводитель сообщил, что именно здесь располагалось лобное место, и в подробностях описывал привычку султана обезглавливать провинившихся царедворцев и прочих непокорных. Отрубленные головы насаживали на пики и выставляли у дворцовых ворот в качестве сурового урока подданным. Султан вполне стоил своего врага из далекой Валахии, подумал я, с отвращением отвернувшись. Прогулка по близлежащему парку вернула мне покой, а блики закатного солнца на воде, где чернели силуэты кораблей, напомнили, что день прошел и пора возвращаться к Элен, узнать, как дела у ее тетушки.

Элен ждала меня в общем зале, читая английскую газету.

— Как погулял? — спросила она, отрываясь от статьи.

— Невесело, — пожаловался я. — Ходил во дворец Топкапи.

— А… — Она сложила газету. — Жаль, я не посмотрела.

— Не жалей. Какие новости в широком мире? Ее палец пробежал по заголовкам.

— Невеселые. Но для тебя у меня есть хорошая новость.

— Говорила с тетей? — Я устроился в продавленном кресле рядом с ней.

— Да, и она, как обычно, совершила чудо. Разумеется, дома меня ждет хорошая выволочка, но это пустяки. Главное — она нашла для нас подходящую конференцию.

— Конференцию?

— Да. Лучше и быть не может! На этой неделе в Будапеште состоится международная конференция по истории. Мы приглашены, и визу для нас она уже заказала, так что можно выезжать, — Элен улыбнулась. — Кажется, у тети есть друзья на историческом факультете в Будапеште.

— А тема конференции? — Я не скрывал восхищения.

— Проблемы труда в Европе до 1600 года.

— Да, тема широкая. А мы, как видно, приглашены в качестве специалистов по Оттоманской империи?

— Совершенно верно, мой дорогой Ватсон. Я вздохнул:

— Хорошо, хоть в Топкапи побывал.

Элен улыбалась, будто бы не сомневаясь в моей способности преодолеть любые затруднения, но мне в ее улыбке почудилась доля ехидства.

— Конференция начинается в пятницу, так что на дорогу у нас всего два дня. В выходные слушаем доклады, и ты выступишь со своим. В воскресенье половина дня свободна, чтобы участники могли осмотреть историческую часть Будапешта, так что мы сможем улизнуть и повидаться с моей матерью.

— С чем я выступлю?!

Мне казалось, что гневный взгляд мой заставит ее покраснеть, но Элен как ни в чем не бывало заложила за ухо выбившуюся прядь и улыбнулась невиннейшей улыбкой:

— С докладом. Сделаешь доклад. Это наш входной билет.

— Да о чем хоть доклад?!

— Кажется, о турецкой оккупации Валахии и Трансильвании. Тетя любезно позаботилась вставить его в программу. Доклад может быть довольно кратким, тем более что туркам так и не удалось полностью подчинить Трансильванию. Я решила, что для тебя тема самая подходящая, ведь о Дракуле мы уже знаем довольно много, а он, как-никак, герой освободительной борьбы.

— Вот уж спасибо, — фыркнул я. — Помнится, это ты довольно много знаешь о Дракуле. И ты предлагаешь мне выступить на международной научной конференции с легендой о нем? Ты не забыла, случайно, что я писал диссертацию по торговым отношениям в Голландии, да и ту не закончил? Почему бы тебе самой не выступить?

— Не смеши. — Элен сложила ладони на газетных листах. — Я… как это по-английски… шутка с бородой. Меня знает весь университет и кому нужно в сотый раз меня слушать? А вот американец — настоящая изюминка, и я получу множество благодарностей за то, что тебя доставила. Присутствие на конференции настоящего американца затмит и обшарпанную гостиницу, и неизбежный зеленый горошек на торжественном банкете. А с докладом я тебе помогу — могу даже сама написать, — и ты прочтешь его в субботу. Кажется, тетя говорила, в час дня.

Я застонал. Совершенно невозможная особа. К тому же мне подумалось, что полученное приглашение имеет более глубокую политическую подоплеку, о которой Элен предпочла умолчать