Историк - Элизабет Костова

Я ожидал, что Будапешт изумит и восхитит меня, но не думал, что он повергнет меня в трепет. Город, веками принимавший в себя захватчиков и союзников, от римлян до австрийцев — или до Советов, подумал я, вспомнив едкие замечания Элен, — остался непохожим ни на кого из них. Он не принадлежал ни Западу, ни Востоку. Из узкого окошка автомобиля мне открывалось неповторимое пышное своеобразие. Элен тоже любовалась видами и не сразу обернулась ко мне. Как видно, чувства мои отчасти отразились на лице, потому что она вдруг рассмеялась.

— Вижу, тебе по нраву наш городишко, — сказала она, и я почувствовал под шутливым тоном пронзительную гордость за свой город. — А ты знаешь, что Дракула здесь тоже побывал? В 1462 году король Матьяш Корвинус держал его пленником в двадцати милях от Буды. Влад представлял угрозу интересам мадьяр в Трансильвании, однако король, видимо, обращался со своим пленником скорее как с гостем и даже женил его на даме королевской крови, хотя никто не знает точно, кто она была — вторая жена Дракулы. Дракула выразил свою благодарность, перейдя в католичество, после чего ему позволили какое-то время жить в Пеште. А едва его выпустили из Венгрии..

— Кажется, догадываюсь, — подхватил я. — Он отправился прямиком в Валахию, поторопился возвратить себе трон и принялся за старое.

— В общих чертах верно, — улыбнулась Элен. — Ты уловил характер нашего друга. Первым его желанием было захватить и удержать валашский престол.

К сожалению, такси скоро свернуло с набережной, снова углубившись в старый Пешт, однако и здесь хватало своеобразия, и я глазел без всякого стеснения на галерейки кофейных домиков, напоминающих о славе Египта и Ассирии, пешеходные улочки, заполненные деловитой толпой покупателей и лесом кованых фонарей, мозаики и скульптуры, мраморные и бронзовые святые, ангелы, короли, императоры, а на перекрестках играют уличные скрипачи в белых рубахах.

— Ну, вот и приехали, — вдруг сказала Элен. — Университетский квартал, а перед нами — библиотека университета.

Я задрал голову, чтобы разглядеть классический фасад красивого желтого здания.

— Зайдем сюда, если будет возможность, — продолжала Элен. — Я даже хотела здесь кое-что поискать. А вот и гостиница совсем рядом с Мадьяр утка, для тебя — «Мадьяр-стрит». Надо постараться раздобыть карту, чтобы ты не заблудился.

Водитель оставил наш багаж перед элегантным патрицианским фасадом серого камня, а я тем временем подал Элен руку, помогая выйти из машины.

— Так я и думала, — фыркнула моя спутница. — Для всех конференций одна и та же гостиница.

— Мне нравится, — рискнул заметить я.

— Да, она не из худших. Особенно тебя порадует выбор между холодной и очень холодной водой и обеды из полуфабрикатов.

Элен расплатилась с водителем горстью серебряных и медных монет.

— Я всегда считал, что венгерская кухня изумительно хороша, — примирительно сказал я. — Где-то слышал: гуляш, паприка и прочее.

Элен закатила глаза.

— Стоит произнести «Венгрия», в ответ тут же услышишь «гуляш». А заговорив о Трансильвании, обязательно вспомнят Дракулу. — Все же она рассмеялась. — Только не суди венгерскую кухню по гостиничным обедам. Погоди, пока тебя угостит тетя или мать, тогда и поговорим.

— Я думал, тетя и мать у тебя — румынки, — вставил я и тут же пожалел об этом: ее лицо застыло.

— Думай, что хочешь, янки, — бросила она и подхватила свой чемодан, не позволив мне помочь.

В вестибюле гостиницы было прохладно и тихо. Мрамор и позолота напоминали о более щедрой эпохе. Я не понимал, чего стыдится Элен — помещение показалось мне вполне приятным. Впрочем, мне вскоре напомнили, что я впервые попал в страну коммунизма: на стене над столиком портье располагались фотографии членов правительства, а в темно-синей униформе гостиничного персонала было что-то нарочито пролетарское. Элен совершила процедуру регистрации и подала мне ключ от номера.

— Тетя все прекрасно устроила, — удовлетворенно сообщила она, — и оставила телефонограмму: мы встречаемся здесь в семь часов и она отвезет нас поужинать. Но сперва надо зарегистрироваться на конференции и побывать на организационном собрании — там же, в пять часов.

Я с разочарованием услышал, что тетя не собирается приглашать нас домой: мне хотелось попробовать домашней еды и взглянуть, как живется местной партийной элите. Пришлось напомнить себе, что американцу здесь не приходится ожидать, чтобы перед ним распахнулись все двери. Принимать меня в гостях было рискованно, ответственно или, по меньшей мере, неудобно. Я решил держаться тише воды, ниже травы, чтобы не доставлять хозяевам лишних хлопот. И без того было большой удачей попасть сюда, так что мне меньше всего хотелось подвести Элен и ее семью.

Наконец добравшись до расположенного этажом выше номера, я нашел его простым и чистым. Следы былого величия сохранялись в виде толстеньких золоченых херувимов на лепной отделке потолка и огромной морской раковины мраморного умывальника. Умываясь и причесываясь перед зеркалом, я переводил взгляд от жеманных putti[37]к узкой, гладко застеленной кровати, наводившей на мысль о казарме, и невольно ухмылялся. На сей раз наши с Элен комнаты оказались на разных этажах — тетушка позаботилась? — но мне не придется скучать в компании пузатых херувимчиков и гербов австро-венгерской монархии.

Элен поджидала меня в вестибюле и молча провела через роскошные двери гостиницы на столь же величественную улицу. На ней снова была светло-голубая блузка, моя одежда за время поездки успела основательно измяться, она же умудрялась оставаться чистенькой и свежевыглаженной — я счел эту способность природным даром жителей Восточной Европы, — а волосы она скатала в мягкий валик на затылке и заколола булавками. Всю дорогу до университета Элен задумчиво молчала, и я не решался спросить, о чем она размышляет. Впрочем, кое-что она высказала добровольно.

— Так странно вернуться сюда, вот так внезапно, — сказала она, взглянув на меня.

— Да еще с чудаковатым американцем?

— Да еще с чудаковатым американцем, — тихонько повторила она, и в ее устах эти слова не прозвучали комплиментом.

Университет располагался в величественных зданиях, напоминавших уже виденную мною библиотеку, и я с некоторой робостью проследовал за Элен в просторный классический дворец со статуями в нишах второго этажа. Задрав голову, я сумел разобрать несколько имен в венгерской транскрипции: Платон, Декарт, Данте — все в римских тогах и в лавровых венках. Другие имена были мне незнакомы: Святой Иштван, Матьяш Корвинус, Янош Хуньяди… Эти помавали скипетрами или щеголяли в высоких коронах.

— Кто это"? — спросил я Элен.

— Завтра расскажу, — пообещала она. — Идем, уже шестой час.

Мы прошли через вестибюль, заполненный веселой молодежью — скорее всего, студентами, — и вступили в просторную комнату на втором этаже. Мне стало нехорошо при виде множества профессоров в черных и серых твидовых костюмах и небрежно повязанных галстуках, вкушающих с маленьких тарелочек белый сыр и красный перец, запивая сии яства напитком, издающим сильный лекарственный аромат. «Все они историки», — при этой мысли я чуть не застонал, а от сознания, что мне предстоит изображать их коллегу, ощутил сильнейшее сердцебиение. Элен тут же окружила кучка знакомых, и я мельком заметил, как она пожимает руку мужчине, чья белая шевелюра напомнила мне пуделя. Я уже собирался затаиться у окна, притворившись, что любуюсь великолепной церковью на другой стороне улицы, но тут рука Элен на секунду сжала мне локоть — благоразумно ли с ее стороны? — и направила в толпу.