Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

– Готов?

Он улыбнулся.

Она вновь повернулась к нему спиной. (Люси не могла смотреть, как он уходит под кабель.) Подбросила сферу в воздух, та попала в силовое поле, зависла и внезапно начала светиться. Больше ничего не произошло. Если не считать внезапного ужасного алого рева возвращающихся чувств. Преодолев порог безумной боли…

I

Он очнулся под кабелем, не ощущая последствий кренча. Хотя это был второй кренч за неделю, он чувствовал себя хорошо. Он лежал в кресле. Его уши наслаждались звуком прикосновения воздуха к предметам в комнате. Он слышал дыхание Люси, которая в соседней комнате вешала кабель, чтобы охладился. Ощущал тысячу и один запах, какие есть в любом помещении: бодрящую свежесть микробосжигателя, кисло-сладкую нотку увлажнителя, аромат только что съеденного обеда, запахи одежды, мебели, самих людей.

Он наслаждался всем этим. Он пропел несколько строк из своей любимой песни:

Он услышал, как в соседней комнате усмехнулась Люси. Он упивался шуршанием ее платья, когда она шла к двери.

Люси криво улыбнулась ему.

– С голосом у тебя порядок. А сам-то ты в порядке?

Несмотря на роскошь чувств, он просканировал себя. Воспользовался быстрой проверкой, входившей в его профессиональные навыки. Пробежался взглядом по показаниям инструментов. Все в норме, за исключением нервной компрессии, уровень которой граничил с «опасностью». Однако он мог не тревожиться о нервном блоке. Это были неизбежные последствия кренча. Кренч всегда на нем отражался. Когда-нибудь стрелка нервного блока достигнет «перегрузки», а потом рухнет в «смерть». Так умирали хаберманы. Но нельзя получить все на свете. Тем, кто поднимался Наверх и выходил Наружу, приходилось платить за Космос.

Так или иначе, ему было наплевать. Он был сканером, и хорошим. Если он не может просканировать себя сам, то кто сможет? Этот кренч был не слишком опасным. Опасным, но не слишком.

Словно читая его мысли, а не просто догадываясь, Люси протянула руку и взъерошила ему волосы.

– Но ты знаешь, что тебе не следовало этого делать! Не следовало!

– Однако я сделал! – Он ухмыльнулся ей.

С по-прежнему наигранным весельем она сказала:

– Давай хорошо проведем время, дорогой. В этом холодильнике – почти все, что можно отыскать, все твои любимые вкусы. И у меня есть две новых записи с запахами. Я опробовала их сама, и даже мне понравилось. А ты меня знаешь.

– Который?

– Который что, милый?

Обняв ее за плечи, он похромал из комнаты. (Ему никогда не удавалось вновь ощутить пол под ногами и ветер на коже лица – и сохранить спокойствие и ловкость. Будто кренч был реальностью, а жизнь хабермана – дурным сном. Но он был хаберманом – и сканером.)

– Ты знаешь, о чем я, Люси… о запахах, которые у тебя есть. Который тебе понравился на записи?

– Ну… – задумчиво протянула она, – самым необычным было каре ягненка.

– Что такое караягненка? – перебил он.

– Погоди, пока понюхаешь. А потом догадайся. Скажу тебе вот что: этому запаху сотни лет. Его отыскали в старых книгах.

– Караягненка – это животное?

– Не скажу. Придется тебе подождать, – рассмеялась она, помогая ему сесть и раскладывая перед ним его дегустационные тарелки.

Сперва он хотел вернуться к обеду, попробовать все замечательные блюда, которые съел, и на этот раз прочувствовать их ожившими губами и языком.

Когда Люси нашла музыкальный кабель и закинула его сферу в силовое поле, он напомнил ей о новых запахах. Она достала длинные стеклянные записи и вставила первую в передатчик.

– Теперь нюхай!

Странный, пугающий, волнительный запах наполнил комнату. Он не принадлежал ни к этому миру, ни к Наверху-и-Снаружи. Однако запах был знакомым. У Мартела потекли слюнки. Пульс участился, и он просканировал сердечный блок. (Действительно участился.) Но запах, что это было? В шутливой растерянности он схватил Люси за руки, заглянул ей в глаза и прорычал:

– Скажи мне, дорогая! Скажи, иначе я тебя съем!

– Именно так!

– Что?

– Ты прав. От него тебе должно хотеться съесть меня. Это мясо.

– Мясо. Чье?

– Не человеческое, – со знанием дела ответила она. – Это животное. Животное, которого люди употребляли в пищу. Ягненок был маленькой овцой. Ты ведь видел овец в Пустошах, да? А каре – это его часть, вот отсюда, из середины. – Она показала на свою грудь.

Мартел ее не слышал. Все его блоки переключились в режим «тревоги», а некоторые – в режим «опасности». Он сражался с ревом своего сознания, заставляя тело побороть возбуждение. Как легко быть сканером, когда, как хаберман, действительно находишься вне своего тела и видишь его только глазами. Тогда телом можно руководить, хладнокровно управлять даже в долгой агонии Космоса. Но осознать, что ты представляешь собой тело, что эта вещь управляет тобой, что разум может ударить плоть и вогнать ее в панику! Это было скверно.

Он попытался вспомнить жизнь до того, как отправился в аппарат Хабермана, до того, как его перекроили для Наверху-и-Снаружи. Всегда ли его терзал поток эмоций от разума к телу и от тела обратно к разуму, настолько сбивавший с толку, что он не мог сканировать? Но в те дни он не был сканером.

Он знал причину потрясения. Несмотря на рев собственного пульса, знал. В кошмаре Наверху-и-Снаружи этот запах пробился к нему, когда их пылающий корабль покидал Венеру, и хаберманы голыми руками боролись с плавящимся металлом. Он просканировал их: все были в «опасности». Повсюду грудные блоки взмывали к «перегрузке» и падали в «смерть», а он перемещался от человека к человеку, расталкивая дрейфующие трупы, пытаясь просканировать всех по очереди, чтобы наложить шину на оставшийся незамеченным перелом ноги, открыть сонный клапан тем, чьи инструменты показывали безнадежную близость к перегрузке. Пока люди пытались выполнять свою работу, проклиная сканера, а он в профессиональном порыве пытался выполнять свою, чтобы сохранить им жизнь в Великой космической боли, Мартел и ощутил тот запах. Запах пробрался по реконструированным нервам, просочился сквозь хабермановы разрезы, преодолел все предохранители физической и ментальной подготовки. В ужаснейший час трагедии Мартел мог обонять. Он помнил, что связь с бурлившими вокруг яростью и ужасом была похожа на неудачный кренч. Он даже прервал работу, чтобы просканировать себя, опасаясь наступления Первого эффекта, который пробьет все хабермановы разрезы и уничтожит его Космической болью. Но он справился. Его собственные инструменты держались в «опасности», не приближаясь к «перегрузке». Он выполнил свою работу и получил благодарность. Он даже забыл горящий корабль.