Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

же, приданое хорошее дала. До сих пор попрекает этим. Укоряет за то, что Кондрат не приумножил ее богатство, что пустил по ветру нажитое ею. Не может она понять душу Кондрата. Или не желает понимать. Потому и схватки между ними бывали жестокие с мордобоем и скандалом.

А теперь они из-за Геськи ссорились. Старуха невзлюбила мальчишку уже только за то, что не свой он, не их крови. Кондрата больше всего это возмущало. Еще бы. Весь угол обвешала иконами, о христианском милосердии толкует, а несчастного сироту готова со света сжить.

— Отродье кулацкое, — говорил Кондрат, не очень торопясь к теще в больницу. — Фарисейка. И как тебя земля терпит.

Его окликнул Иван Пыжов.

— Опять с кем-то лаешься? — усмехнувшись, сказал он, зная привычку Кондрата разговаривать с самим собой.

— Чего же мне не лаяться? — радостно отозвался Кондрат, довольный тем, что повстречался человек, с которым можно перекинуться словом. Здороваясь с Иваном, он приподнял картуз, оживленно продолжал: — Во, брат, как оно в жизни-то поворачивается... Фу-у, притомился. Сидай, перекурим.

Они присели на крыльцо, достали табак, бумагу, начали сосредоточенно вертеть самокрутки. Иван искоса посмотрел на Кондрата, спросил:

— Ты это про что речь повел?

— Да как же, — прикуривая свою любимую «козью ножку», охотно заговорил Кондрат. — У Глашки-то дитя нашлось!

— Родила.

— Та чул я — с постояльцем сошлась.

— Сошлась. Ты его знаешь. Пришлый, Евдоким Кириченко.

— Вот и я про это самое кажу, — подхватил Кондрат. — Как Емельку Косога понимать, доискиваюсь. Выходит, грешил он на Глафиру?

— Тебе-то что за печаль?

— Мне оно и впрямь ни к чему. Токи зачем же на бабу валить, коли сам гнилой. Справедливость, пытаю, где?

— Нашел с кого справедливость спрашивать. Коли б жил праведно, — не ударился бы в бега. А то завеялся так, что и носа не кажет.

— Може, в допре? — высказал предположение Кондрат. — Може, вовсе в ящик сыграл? Стихия — она и не такие фортели выкидывает... Конечно, — вел неторопливо, — сбежал от жинки, что же ей оставалось делать? И год прошел — нету, и два — ни слуху ни духу...

— Розыск объявлен. Ежели жив — найдут. К тому же паспорта выдавать начали. Без паспорта сразу накроют.

— Надо бы накрыть. Из-за него, паразита, и Тимоша зазря пострадал.

— Так это ты Косого лаял, — понимающе закивал Иван. — А я гляжу, руками размахиваешь. Ну, думаю, кому-то икается.

Кондрат удивленно посмотрел на него, возразил:

— Косой тот к слову пришелся. Разговор у меня с тещей, будь она неладна. И в воскресенья от нее покоя нет. Вот видишь, — указал он на узелок, — подкармливаю. В больницу несу, чтоб на казенных харчах не отощала.

Иван коротко засмеялся:

— Больница-то во-он где. А тебя занесло куда? Совсем в другую сторону.

— Занесло. Токи я скажу тебе, Иван, такую любовь зараз видел... иному человеку вовсе недоступную. Вроде тварь неразумная — птица, а поди ж...

— Что-то ты загадками говоришь.

Кондрат сдвинул плечами.

— Какие же тут загадки? Он — ястреб-разбойник — на голубку нацелился. Крылья склал, когти выпустил и — вниз. — Кондрат растопырил согнутые пальцы, живо изображая нападение ястреба. — А голубь, значит, видит такое дело, попрощался с белым светом, кинулся наперехват. Токи прикрыл свою подругу, тут они и сшиблись. — Кондрат помолчал, раз, другой пыхнул дымом, снова заговорил: — Вот, Иван, стихия какая — любовь. А голубь, коли по справедливости, цены ему нет.

— Это известно. Иначе и не может быть. У тебя, Кондрат, каждый знает, все необыкновенное.

Кондрат уставился на него, захлопал редкими белесыми ресничками.

— Так не обо мне разговор вовсе. Сережкин голубь. Белый, тот, который с красно-рябой был спарован.

— Так это у Сережки такое стряслось? Жаль. Того голубя хорошо знаю. Красавец.

— И я кажу. Чистых кровей птица. А уж умница... Бежали за тем негодяем, думали — кинет. Не-е, унес. — Кондрат развел руками, мол, ничего не поделаешь, сказал: — Хичник. — Повернулся к Ивану: — А у тебя, значит, выходной. — Поинтересовался: — Ну, как в артели? Дыхаете?

— Всяко бывает, — ответил Иван уклончиво. — А ты, чул, ушел из песочницы?

Кондрат приосанился.

— Оно, конечно, и песочницу топить надо умеючи, — помедлив, заговорил он. — Очень даже аварийная работа. Да прикинул — токи в непогодь нужен тот песок, А как вёдро? То-то и оно. Иной сказ — тендер. Без тендера, считай, и паровоза нет. Сам суди, куда уголь брать, воду?..

— Некуда, — согласился Иван, кивая седой головой.

— А без угля, без воды годен он, паровоз? Мертвая железина. Вот, брат, какая стихия. Можно сказать, самое главное в том паровозе — тендер. Ну, я и постиг. Слесарь. Это тебе не истопник какой-то. Специальность кореннога пролетарьята. Правда, мороки с тем тендером, скажу тебе!..

— Ну, пошел, пошел. Тебя послушать — весь корень в тендере.

— От правды никуда не денешься. Она, голубушка, завсегда себя покажет.

Иван уже и не рад был, что окликнул Кондрата. В кои времена выдался свободный денек. Хотел поработать у себя на усадьбе. Да разве от Кондрата отвяжешься? Уже о приемыше начал рассказывать.

— Пустил Геську по своей линии, — говорил он не без гордости. И хотя Иван промолчал, дабы не было зацепки для продолжения разговора, Кондрат не унимался. — А что? — спросил, словно услышал возражение. — Малый с понятием, науку ту играючи схватывает. С Сережкой в одном классе — слесарном. А попомучился, поки пристроил. Какая у Геськи метрика? Нет ее. Пошел в сельсовет, потребовал записать на себя безроднога мальчишку. Что ж ему, как кутенку, без хвамилии жить?! Ну, насел на писаря Митрофана Грудскога. «Ты что, — кажу, — не разумеешь этога? Человек зростает!» А Митрошка в ответ: «Прав таких не имею. Это коли встречному-поперечному прихоть ублажать, что получится?» И так он меня разобидел этим! «Какой же я «встречный-поперечный»?! — пытаю. — Да меня же кажная собака знает!» — «Гражданская запись законность требует», — стоит он на своем. Вижу — криком не прошибешь дьявола, и уже тише кажу ему: неужто, мол, наши законы поперек пути мальцу станут? Безродный он, Геська. «Понимаешь? — кажу. — Стихия такая с мальцом приключилась. Отца с маткой не помнит. Где