Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

родился — не знает. Когда на свет появился — без понятиев. А в фабзавуч — метрику подавай. Что ж мне, попа шукать?»

— Уломал? — спросил Иван, заинтересовавшись этой историей.

— Где там! Попервах, правда, поскреб он затылок, взялся было писать свидетельство о рождении и отложил ручку. «Нет, незаконно, — уперся. — Не ты ему отец? Не ты. Как же ему хвамилию твою указывать? — А потом вдруг присоветовал: — Верно ты, Кондрат, сообразил. Дуй к попу. Прихвати подношение — и валяй. Мигом все уладится».

— Неужто к попу послал?

— Не веришь? Как на духу, вот тебе крест святой, — перекрестился Кондрат. — Кажу Митрошке: «Погоди, погоди. С попом мне связываться не с руки. Супротив убеждения моега это. Ты краще кончай службу, и пойдем ко мне. Раздавим бутылочку, покалякаем. Гляди, и дотолкуемся...» Клюнуло. Задвигал он ящиками стола, бумаги укладывает. «Давно бы так, — обрадовался. — Оно ж кажный знает: сухая ложка рот дерет. Какой же при этом разговор может получиться? А тихо да мирно, по одной, по другой — оно и даст себя знать. К чему подношение попу отдавать? Нет, таго нельзя допустить». А я, значит, поддакиваю, мол, верно ты, Митроша, рассудил. Как служителю культа отдавать, — хай лучше свой человек попользуется.

И снова Иван не выдержал.

— Каков Митроша! А?! Взял магарыч?

— Больно нетерпелив ты, — недовольно сказал Кондрат. — Я ж не могу с пятога на десятое сигать. Вся правда нарушится.

— Да что ж мне, и возмутиться нельзя?! Забрался, паразит, в сельсовет и шкодит! С трудового человека тянет. И ты тоже хорош. Небось сам Митрофану посулил на лапу.

— Посулишь, коли припрет, — озлился Кондрат, — Я ж к нему по закону обратился. А ты слухай, как оно обернулось. Собрались мы выходить, а тут Савелий к крыльцу подкатил, загремел деревянной ногой по ступенькам. Митрофан поспешил сесть за стол. Ну, а я ругнулся, мол, принесли тебя черти не ко времени. Савелий, само собой, таго не чул. Поручкались мы. Он и пытает: «Каким ветром занесло тебя к нам?» — «Да как тебе, Тихонович, сказать? — отвечаю. — Нужда привела». — «Говори какая? — подбивает он меня открыться. — Коли в наших силах — поможем». Веришь, Иван, у меня мозги набекрень: казать ли? Нет? Прикинул: если улажу с Савелием, — магарыч цел останется, а откажет, с Митрофаном дотолкуюсь. В любом случае, выходит, ничего не теряю. Взял и выложил свое дело. «Мне в том, Тихонович, — доказываю, — сам знаешь, никакой корысти. Нельзя на Юдина записать — пишите что вздумается. Но не может же человек без хвамилии обходиться». — «Зачем другую? — сказал Савелий. — Ты его растишь, на тебя и запишем. Юдин — хвамилия известная». Я, конечно, удивился, что так просто все это решается. «Хвамилия пристойная, — кажу Савелию. — То верно». — «Так и сделаем, — на это ответил Савелий. — Проведем постановлением сельсовета, и все будет законно. Приходи в пятницу». Глянул я на Митрофана, а он, как кобель блудный, глаза ховает, носом в бумажки тычется. И такая меня досада взяла. Кажу: «Спасибо тебе, Тихонович. В добрую минуту ты припожаловал. А штат свой все же научи законы понимать, чтоб, значит, заблуждений не было...»

— Да-а, — протянул Иван. — Тут еще вопрос, кто кого ввел в заблуждение.

— Нет, не кажи. Доверили тебе власть, так ты не крути людям пуговки, объясни, как таго закон требует. Был у меня случай...

— Ты, Кондрат, будто торопился в больницу. Теща не заскучает?

— Та теща у меня уже в печенках сидит, — отмахнулся Кондрат, свертывая новую самокрутку. — Никакога сладу с ней нет. Как черт на нее насел. Прячет еду и жрет втихомолку. Поначалу на Геську мы, грешным делом, списывали. Сам знаешь, из урок малый, только тем и жив был, что стащит. А потом застукал ее, ведьму старую, и раз, и другой. Уже и облегчение с продуктами, а она не кидает своега. Ульяна ино срамить начнет: «Как же это, маманя? Голодом не морим, лучший кусок — вам, себе отказываем, а вы...» Думаешь, разумеет, что по карточкам токи норму дают? Забьется в угол под образа, как упырь, вытаращит баньки свои бесстыжие... — Кондрат презрительно плюнул. — Чи два века думает прожить? Чи, може, хворь у нее такая?.. Слышь, Иван? Сбежниха-то ждет своего, — вне всякой связи с тем, о чем он только что говорил, заметил Кондрат. — Сватались уже двое — отказала.

— Как же иначе при живом-то муже.

— Это ж скоки уже он сидит? — проговорил Кондрат, прищурился, вспоминая, когда арестовали Маркела. — Ну да, — продолжал оживленно, — пятый год пошел. — Стало быть, любую половину отбыл. — Покосился на Ивана. — А правду кажут, вроде ездила к нему Сбежниха?

— Ездила. Далече его загнали. Беломорский канал строил.

— Ишь ты. А правду толкуют, что, мол, казал он жинке, будто не ведает, как те винтовки в клуне оказались?

— Толкуют. Всякое толкуют.

— Значит, и такое может быть, что безвинно в заключении содержится?

Иван вскочил, возмутился:

— И что ты пристал банным листом, пьявкой присосался! Откуда же мне все это знать?! Сам кажешь: «Стихия правит человеком».

— Доподлинно, — подтвердил Кондрат. — Токи она... Да ты присядь, — пригласил Ивана, не замечая его нетерпения. — Все сбираюсь спытать тебя. Вот ты чужедальние края объездил. В Австралии серед английцев жил, по-ихнему кумекаешь. У меня вопрос: как, к примеру, по-англицки «теща»?

— Кому что, — усмехнулся Иван, — а курке — просо.

— И не кажи! — согласился Кондрат. — Так как же? По-англицки?

— Послушай, друг мой ситный, — теряя терпение, начал Иван. — Не рассказать ли тебе присказку на «чи»?

— Ну-ка, ну-ка, — выказал Кондрат живейший интерес. — Послухаем.

— Не дошло, значит. А я ведь к тому, что по хозяйству кой-что надобно сделать. В уборочную, сам знаешь, не до того было. Хочу сад вскопать.

Кондрат поднялся, засуетился.

— Что ж ты молчал?

— Так гость вроде. Гостя не можно выставлять с подворья.

— Где лопаты? — горячился Кондрат. — Мы это зараз в два счета провернем — смычку пролетарьята с колхозным крестьянством.

Они шли в конец сада. Радуясь тому, что объявился неожиданный помощник, Иван весело говорил: