Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

Игнат почернел, осунулся. Махнул рукой, когда Тимофей поинтересовался, как идут дела.

«Отхлестали в райкоме, — сказал, нервно поеживаясь. — Уходят из колхоза. А что я могу сделать? Силой не удержу!»

Конечно, Крутой Яр — не глубинка сельскохозяйственная, где можно лишь возле земли прокормиться. Здесь, кто побойчей и помоложе, имеют возможность на транспорт устроиться, на кирпичный завод, на шахты... Тимофей предвидел, что так может произойти, если не поддержать людей материально. А Игнат говорил, будто и урожай неплохой собрали...

Поезд бежал, пересчитывал стыки рельсов, все дальше и дальше. Последнее время спокойнее стало в поездках. По всей дороге проведены большие путейские работы. Обычные рельсы, безотказно служившие «эховским» паровозам, «щукам» и «овечкам», заменены более надежными — утяжеленного типа, укреплена путевая подушка, рядом с доживающими свой век семафорами устанавливаются светофоры. Вместо ручных стрелочных переводов действуют автоматические. Эксплуатационники получают автоблокировку. Тяга — с дня на день ждет новый мощный паровоз. Правда, станции по-прежнему забиты грузами, успевай только вывозить. Тимофей не ропщет, что уже забыл, когда нормально отдыхал. Всем паровозникам сейчас не сладко. Только вернется из поездки, а вызывалыцик уже стучит в окно: «На восемнадцать ноль-ноль депо «Запад».

Хорошо, что хоть с обезличкой наконец покончили. А то ведь отправляешься в путь и не знаешь, вернешься ли. Всучили им как-то паровоз, выпихнули из депо, не дав как следует осмотреть машину, устранить дефекты. Как же — спешка, борьба за увеличение оборота подвижного состава. А в пути едва дышла не потеряли. Вовремя Тимофей обратил внимание на какой-то посторонний металлический лязг. Пришлось останавливаться. Задержали движение по всей дороге...

Спокойно ездить на знакомом «плече». Профиль пути известен до малейшей подробности. Знаешь, где придержать, где дать на всю железку, а где, не опасаясь потерять пар, пустить инжекторы. И машине легче, и топливо экономится, и уверенней чувствует себя бригада. Только Максимыч уж больно осторожничает. Редко позволяет себе посылать рычаг регулятора пара до предела. Все больше на среднем режиме выдерживает.

В нынешнем рейсе Максимыч особенно осторожен. Произошла какая-то заминка у соседей, и пришлось им вести состав на Гришино. Позади остались Алеевка, разъезд Галушки. Станцию Очерет тоже прошли с ходу. Максимыч посмотрел на часы, удовлетворенно проговорил:

— Отлично.

— Ползем, а не едем, — заметил Тимофей.

— Тише едешь — дальше будешь.

— Ой, стара твоя присказка, Максимыч.

Механик кольнул Тимофея взглядом.

— С каких это пор яйца кур стали учить?

— Да ты не обижайся, — улыбнулся Тимофей. И сразу же стал серьезнее. — Новое в жизнь стучится. Тут бы и поддержать его, дать «зеленую улицу».

— Беспокойный ты человек, Тимофей. Трудный. Как тебя только жинка терпит?

— Терпит. Не знаю уж как, но терпит.

— Тогда восстал против обезлички. Будто тебе больше всех надо.

— А ведь был прав.

— Что с того? Коли б сверху не распорядились...

Разговор пришлось прервать — въезжали на станцию. Максимыч сбавил ход, остановил паровоз против водоразборной колонки. Высунулся из окна, крикнул:

— Ну как, Андрюша? В норме?

— Все в порядке! — отозвался Андрей, направляя подвешенный к хоботу колонки металлический конус в люк тендера.

Пользуясь стоянкой, Тимофей обошел паровоз, проверил, не греются ли буксы, смазал ползунки, хозяйским глазом окинул ходовую часть. Осмотром остался доволен. Все в ажуре. Впрочем, иначе и не могло быть. Каждый болт, каждая гайка ощупаны.

В паровозную будку он поднялся, когда Максимыч уже стронул состав, вытер паклей руки, уселся на свое место за левым крылом.

В Гришино паровоз отцепили, угнали в парк, где он будет стоять, покуда не подвернется состав на Ясногоровку. Максимыч победно шевелил усами: без происшествий провел он поезд на незнакомом «плече». Открыл свой сундучок, собираясь есть, окликнул напарников:

— Тимофей! Андрюха! Присаживайтесь.

Андрей не заставил себя ждать — расположился рядом.

Тимофей повернулся к механику:

— Как же, Максимыч, ездить будем?

— О чем это ты?

— Ты вот говоришь: после трудов праведных не грех и перекусить. А труды-то наши не очень праведные. С прохладцей работаем.

Максимыч даже поперхнулся.

— Да-да, — продолжал Тимофей. — Не выжимаем из паровоза всего, что он может дать.

— Ишь ты, каков «герой», — поддел Максимыч, — Выше правил технической эксплуатации не прыгнешь.

— Не все правила хороши, — возразил Тимофей. — Мы ведь можем ездить быстрее!

— Далась тебе эта быстрота, — проворчал Максимыч. — Ну есть такие возможности. И состав можно брать потяжелей.

— Так в чем же дело?!

— А в том, что ежели каждый будет тешить свою блажь — не жди добра. Это же транспорт. Движение поездов!

Тимофей задумался. Будто и верные слова говорит Максимыч, а все ж чем-то они неправильны.

— Нас попрекать нечем, — вел свое Максимыч. — Все, что требуется, выполняем. В чести ходим. Хвалят. Ударники. В пример ставят. Опять же — зарабатываем неплохо. Так что уж поверь мне, старому воробью: ни к чему все эти твои «выбрыки». А голова пусть болит у тех, кому по должности думать полагается.

— Ну, знаешь, Максимыч, с такими рассуждениями бог знает куда можно докатиться.

— Куда ни катись — все там будем. Я раньше... Как-никак пятый десяток доживаю. Ты — позже...

Снизу послышался крик:

— Эй, механик! Двигай под состав!

4

Шум, лязг в мастерских. У длинных, через все помещение, верстаков стояли «фабзайчата». Мастер показал, как надо держать зубило, как замахиваться молотком. Ребята учились рубить железо. Казалось, простое дело, а поди ж ты: больше не по зубилам — по рукам приходились удары. Мастер шутил:

«Ничего, до свадьбы заживет. — Он продвигался вдоль верстаков, время от времени делал замечания то одному, то другому: — Не души молоток. Не клюй... Свободней, свободней заноси руку... А стойка! Где твоя стойка? Вот так, так. Левую ногу немного вперед...»

Геська уверенно гнал железную стружку. Зубило, скользя по губкам тисков, все круче завивало спираль. Отрубил полоску — новую начал гнать. У Геськи до крови разбита рука, но это нисколько его не обескураживало — замахивался по всем правилам, так, чтобы большой палец, обхватывающий рукоятку молотка, проходил на уровне уха. И хотя молоток иногда снова опускался на ушибленные места — терпел. О, Геська привычный к всевозможной боли. Эти ушибы — ничего не стоящие царапины по сравнению с тем, что ему приходилось испытывать в жизни.

К Кондрату Юдину Геська попал после долгих скитаний по белу свету