На ладони ангела - Доминик Фернандез

Я купил себе ноготок Филомены, в память о счастливых временах, когда католицизм был правящей идеологией; и я с нежностью разглядываю его теперь на медальоне, в который я его вставил, всякий раз, как наследница той идеологии натравляет на меня своих держиморд.

Обо что споткнулась религия святого Петра? Сочтут ли их глупыми или одиозными, но инициатива епископа из Прато, а еще больше оскорбление, нанесенное Папой, дискредитировали Церковь. Никто отныне не потерпит, чтобы она вмешивалась в частную жизнь молодых итальянцев, которые вечером каждую пятницу отправляются покататься на лыжах, ради чего в зимние месяцы по направлению к заснеженным полям стали ходить четырнадцать специальных поездов. Есть ли среди прав, недавно вписанных в негласную конституцию общества изобилия, самую священную, самую естественную, самую желанную и неотъемлемую, есть ли среди них право на любовь? Новой идеологией станет идеология, которая усвоит и возвысит сексуальность вместо того, чтобы приносить наслаждение в жертву средневековым традициям, как если бы люди все еще жили в эпоху плуга и прялки.

И в общем, не важно какую сексуальность. Главное, сексуальность, которая стимулирует промышленность и торговлю, сексуальность, которая «приносит доход». Которая толкает на покупку машины и квартиры, холодильника и телевизора, горнолыжного снаряжения и стандартного курортного набора для летних каникул. Сексуальность, у которой есть вывеска и крыша над головой, официальная, признанная, которой доверяют агенты по недвижимости и дают кредиты банкиры; супружеская, само собой разумеется, но не обязательно; новый брак в любом случае не похож на обряд античного Гименея: ибо если один или два ребенка увеличивают расходы семьи, то уже больше могут замедлить потребительский рост. Отныне не только мужчина должен тратиться на свои костюмы и сигареты. Женщина, вырвавшись из кухонной упряжки и перестав нести свою кастрюльную вахту, уже не сидит дома, она одевается, красится, курит. Идеальная молодая пара путешествует, ходит в кино, наведывается в рестораны, выделяет в своем бюджете графу для жемчужного колье и обрамляет свои пальто мехом. Радужная картинка улыбающихся близнецов, популяризированная рекламой, которая оккупировала все тротуары и шоссе. В то время как пакетики с сухим молоком, бульонные кубики, коробки со стиральным порошком и упаковки с лапшей украшает теперь сияющий образ семейной идиллии, незаменимый интеллектуальный союзник обретает неожиданные черты ранее презренной науки в солнечной стране чистых улыбок и голубого неба.

На смену священникам приходят психоаналитики, психиатры и сексологи. Легко и быстро, так как они несут нужную идеологию: ту, которая встраивает в догму «правильную» сексуальность и выводит из нее «неправильную». Неправильную не с точки зрения морали (забытой с рождением «чуда»), а с экономической точки зрения. Сексуальность, которая, по долгой привычке к запретности сопряженная с тайной, не решается выйти из тени. Разновидность любви, которая, обреченная на маргинальное и авантюрное существование, исключает появление людей вдвоем на виду у всех. И следовательно не побуждает их к какой-либо деловой активности. Ни к поиску квартиры, ни к обустройству быта, ни к совместному отдыху. Стерильное влечение для воспроизводства вида, бесполезное для процветания торговли, оскорбительное для трудящегося большинства, до конца своих дней загнанного в долги тиранией кредитного благополучия.

Присмотрись к датам и порадуйся, в который раз, этим совпадениям: Иоанн XXIII изгоняет из христианского пантеона бомжей святости, тщетно полагая пробудить религиозное сознание; в это же время психиатрия демонстрирует свою едва обретенную устрашающую власть над умами. Моим судьям в Латина предъявляют среди вещественных доказательств обвинительное заключение, написанное профессором Семерари по заказу гражданской стороны. Криминолог (который меня в глаза не видел), не задумываясь, решает, что я пытался совершить вооруженное ограбление ради двух тысяч лир. Признак «эволюции зловещего процесса», этот на первый взгляд невразумительный поступок идеально вписывается в логику моего персонажа. «П. известен нам по своим литературным произведениям и кинематографическим работам: психопатологический анализ его творчества подводит нас к подтверждению симптомов копролалии[43]». Нехитрый трюк выдающегося эксперта: «копролалия» (выражаясь менее научным языком речь, в которой дерьмо называют дерьмом) свидетельствует о «невротическом расстройстве», которое переходит в «хроническую форму». Диагноз прост: «Сексуально анормальный человек, извращенец в прямом смысле этого слова. П. столь глубоко анормален, что он полностью осознает свою анормальность, до такой степени, что становится неспособен считать ее таковой». «Извращенный эксгибиционист и скептофил», «личность с глубоко порочными инстинктами, представляющая серьезную социальную опасность». В любом случае «несчастный человек», обреченный на нестабильность и неудачу, как и все ему «подобные». Их неизбежные «страдания», их «тревожность», ты думаешь, он объясняет их исторической ситуацией, их породившей, законным страхом полицейских разборок, или не менее обоснованным страхом шантажа, опасностью контактов на вокзалах и под мостами, необходимостью скрываться, дабы не лишиться работы, квартиры или родительской любви? Отнюдь нет: «социально опасный тип» останется таковым при любых обстоятельствах по причине «укоренившегося в нем» страха перед женщинами, который исключает всякую возможность «исцеления».

Низведя все до такой позорной карикатурности, они называют это психоанализом. Я, чтоб совесть была чиста, обратился к первоисточникам. Ох! с каким же изумлением и с каким отвращением, Дженнарьелло, я прочитал этого Фрейда! Этюд о Леонардо, который я обсуждал с Джованной в Болонье, не произвел на меня такого впечатления. Просто тогда располагающее отношение мне показалось неким знаком дружбы. В качестве признательности было достаточно не поливать друг друга грязью. Теперь я посмотрел на его работы другими глазами. Конечно, его писания не омрачены ни словом «грех», ни словом «порок». Воспитанный в суровом прагматизме дунайской буржуазии, он был не так глуп, чтобы не понимать, что в ответ на подобные выражения его соотечественники (австрийцы в начале века) только пожали бы плечами, а его читатели, рассеянные по всему миру, в Германии, Англии, в любой стране вплоть до Америки, где культ позитивных наук заменил религиозную веру, подняли бы его на смех. Он отдавал себе отчет, что строгое осуждение и властное навязывание авторитета порождают протест, тогда как умеренное суждение и снисходительный тон деморализуют собеседника, вследствие чего он более охотно мирится с вынесенным вердиктом.

Прибегнем, говорит Фрейд, к нейтральному термину Поговорим об «этапе» или «фазе»: универсальной, добавляет этот славный малый, прослеживающейся у всех с колыбели. И мальчики, и девочки проходят этот переходный период; все содержат в себе составляющую противоположного пола; она приемлема, пока она остается ограниченной в детстве и в ранней юности; опасна, если она заявляет о себе в восемнадцать лет; драматична, если она сохраняется в дальнейшем и утверждается в зрелом возрасте. Иначе говоря, она представляет, у сложившегося человека, фиксацию на промежуточной стадии, эволюционное застопоривание во времени, остановку в развитии его личности; и психоаналитик считает своим правом вмешиваться на основании как раз этого диагноза остановки в развитии.