Истина - Эдуард Хруцкий

Туристическую группу Борис увидел сразу. Они собрались у газетного киоска и слушали инструкцию руководителя — полковника в отставке Лобанова.

Его Борис знал еще по Мозамбику. В той развеселой стороне Лобанов был советником в чернозадых ВВС. Теперь он тоже работал на фирму Новожилова, обеспечивая безопасное окно.

Кондрашов поднял сумку и пошел к своим, на ходу отметив, что среди туристов были три совсем неплохие девочки.

Он шел легко и спокойно, на какое-то время почувствовал себя беззаботным туристом. Хорошая намечалась поездка, очень хорошая.

Он не потерял бдительность. Нет. Просто заметить хвост в клокочущем людском котле было практически невозможно.

Капитан прошел все необходимые формальности, его проверили на таможне, потом милиция осмотрела его сумку, отыскивая бомбы и оружие, и, наконец, он попал в накопитель, заполненный пассажирами.

Только через полчаса, усевшись в кресло и удобно откинувшись, Кондрашов понял, что путешествие началось.

Он не думал о том, что должен сделать в Амстердаме, не думал о возможной опасности. Он чувствовал себя беспечным путешественником, решившим на недельку слетать в Европу.

Но все же годами выработанное чувство осторожности заставило его после взлета пойти в туалет и переложить паспорт и пачку долларов в потайной карман куртки.

Он проснулся от непрерывного звука. Сквозь открытое окно доносилась щемящая, печальная музыка. Мелодия была странной, певучей и томной. Словно невидимый музыкант не играл, а выдыхал.

Тарасов встал, подошел к окну. Напротив, у маленькой пивницы, пожилой цыган играл на шарманке. Он крутил ручку, и старый, видавший виды музыкальный ящик нежно грустил, вспоминая об утраченном счастье.

Тарасов стоял у окна и слушал музыку другой жизни, незнакомой и неожиданной.

Все, что было в этой квартире, — чужое. Не он покупал эту мебель, гобелены, паласы, картины. До него через эту квартиру прошли самые разные люди, оставляя, несмотря на усилия прислуги, свои хамские следы.

Квартиру эту Борис Васильевич Китаин приобрел якобы для своей фирмы. У него был еще особняк в районе Голешевечки, но там жил только он и его семейство, когда приезжали в Прагу.

Шарманка смолкла, и сразу же разрушился иллюзорный мир. И улица за окном стала обыденно деловой.

Тарасов посмотрел на часы и взял трубку телефона. Номер он помнил наизусть, он никогда не пользовался записной книжкой, так странно устроена была его память, хранившая в себе сотни номеров. В ней, в каких-то потаенных уголках осели телефонные номера юношеских приятелей и первых несмелых романов.

Он набрал номер и ждал, пока ему ответят. На том конце провода явно не торопились. Наконец раздался хриплый, севший со сна голос:

— Алло.

— Николай?

— Я.

— Это Тарасов.

— Слушаю, Алексей Владимирович. — Голос невидимого собеседника немедленно приобрел утраченную звучность и соответствующее почтение.

— Вы в курсе проблем?

— Конечно, Алексей Владимирович. У меня все готово.

— Необходимо увидеться.

— Как скажете. Где бы вы хотели?

— Я плохо знаю город.

— Если вы на квартире, то через час я заеду. Но могу и раньше.

— Через час устроит вполне.

Тарасов принял душ, побрился и пошел на кухню варить кофе.

Он сидел за чужим, покрытым пятнами столом, пил кофе и думал о том, что старый институтский дружок Сереженька Никольский здорово нагадил ему.

Упершийся, тупой мент разрушил все то, что таким трудом создавал Тарасов. Рухнули еще не достроенные стены его крепости. А как хорошо все начиналось. Ах, перестройка, перестройка! Сладкое, немыслимое время, когда деньги можно было делать из воздуха. Основу своего капитала он заложил на гуманитарной помощи.

Те былинные времена горбачевского правления, времена повального дефицита позволили Тарасову неплохо заработать. Нажил он хорошие деньги и в девяносто первом, скупая по дешевке антиквариат у перепуганных и потерявших работу партийных чиновников.

Времена гайдаровских реформ для него стали просто золотыми. Проходили любые комбинации. У него были прочные связи среди «младших научных», пришедших к власти. Они были прогрессивны и алчны. Но именно в их руках концентрировалась огромная экономическая власть. Поначалу они еще не знали настоящей цены своих услуг, поэтому любые разрешения на вывоз нефти, редкоземельных металлов, леса, драгоценных камней можно было получить за две-три тысячи баксов.

Именно столько платил им Тарасов, пробивая лицензии для ушлых бизнесменов. Деньги же с них он получал настоящие. Поэтому и смог развернуть прибыльный антикварный бизнес.

Тарасов пил кофе, слушая шум чужого города за окном. Казалось, что улица говорит с ним на незнакомом языке. Он пытался понять его, но не мог, и поэтому ему становилось печально и спокойно.

Непозволительная в его положении роскошь — тихая грусть — опять вернулась к нему, как в те далекие годы, когда он не был деловым, а работал рядовым следователем в Москворецкой районной прокуратуре. Там он впервые взял деньги у подследственного. Большие по тем временам. И так повернул следствие, что цеховика привлекли не за хищение, а за халатность.

Чернов, директор Реутовской трикотажной фабрики, и его подельник Миша Гольдберг, директор магазина «Мерный лоскут» в Салтыковке, отделались легким испугом, а у Тарасова появились большие деньги. Правда, из прокуратуры ему пришлось уйти. Но новые друзья помогли ему. Устроили в областную адвокатуру и сделали его тайным поверенным в делах. И зажил он горячечной, полулегальной жизнью. Он устраивал бани для крупных партработников, накрывал столы в ресторанах для руководства ОБХСС, делал подарки бонзам из исполкомов.

Уже через год он имел твердые связи в суде и карательных органах и самые дружеские отношения с партработниками солидного уровня.

Трикотажный левак уходил из разбросанных по Подмосковью подпольных цехов под милицейской охраной.

Вот тогда он и познакомился с Борисом Китаиным по кличке Китаец. Это был действительно неординарный человек. Авторитетный вор. К его мнению прислушивались законники. Попавший за колючку еще малолеткой, ставший известным в Союзе «крадуном», вошедший в воровскую элиту, Китаин внезапно окончил в колонии школу с медалью, вышел на свободу и поступил в Московский заочный юридический институт. Это был нонсенс. Но за Китаина хлопотало всесильное ведомство Щелокова. Боря Китаец написал книгу-исповедь «Жизнь, прошедшая мимо», которая несколько лет была бестселлером скудного книжного рынка. Потом он написал роман «Вор в законе», который также издали с помощью МВД.

Его показывали по телевидению, он выступал на встречах с читателями. Либеральные литераторы писали о нем слезливые статьи. Китаина приняли в Союз писателей.