Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

Варшаву, в клинику. Оттуда его перевели и перевезли в загородную частную клинику для душевнобольных «Червоный двор», в Пустельнике.

«У нас все к лучшему клонится»

Дом на Надозёрной улице в Друскениках вновь опустел.

София уехала к своим друзьям в поместье Петровщина в Минской губернии, где 30 мая 1910 года родила дочь, назвала ее Дануте. Вызвала к себе Вале, чтобы та помогла в уходе за малышкой. Там они и пробыли до конца лета.

Пятрас уехал в Америку к Повиласу.

Во многих источниках сказано, что Йонас уехал к священнослужителю Юозасу Тумасу (у Ядвиги Чюрлёните: И. Тумас; вероятно – Иосиф. – Ю. Ш., В. Ж.) в Лайжево[102]. Вероятно, это произошло годом позже, потому что Тумас был туда сослан в 1911-м.

Были ли знакомы наш герой, Микалоюс Константинас, и Юозас Тумас, в трудное для семьи Чюрлёнисов время «пригревший» его младшего брата, неизвестно. Скорее всего – да. Поэтому следует хотя бы вкратце рассказать и о нем.

Юозас Тумас, также известный под псевдонимом Вайжгантас – литовский католический священник и активист движения за национальное возрождение Литвы. Он был плодовитым писателем, редактором девяти периодических изданий, университетским профессором и членом многочисленных обществ и организаций. Его наиболее известные художественные произведения включают роман «Проблески»[103] и рассказ «Дяди и тети»[104] о простых деревенских людях.

Тумас получил образование в гимназии в Двинске[105] и в Ковенской духовной семинарии. Он начал сотрудничать с литовской прессой, запрещенной царскими властями. Был рукоположен в священники в 1893 году и направлен в Митаву[106]. В 1895 году Тумас был переведен в Моседис на северо-западе Литвы. В Вильнюсе работал в качестве редактора газеты «Вилтис», основанной совместно с Антанасом Сметоной – будущим первым президентом Литвы. Эта новая культурная газета намеревалась объединить консервативное католическое духовенство и наиболее либеральных представителей интеллигенции на общее благо литовской нации. В 1911 году после публикации статьи с критикой Вильнюсской епархии за подавление литовского языка – в пользу польского – Тумас и был сослан в Лайжево.

Стасис продолжил учебу в Варшаве. Осенью он взял к себе Йонаса, где тот поступил в Варшавский музыкальный институт. Вале уехала на учебу в Вильну.

В Друскениках с родителями осталась только Ядвига.

Стасис каждое воскресенье навещал Кастукаса в Пустельнике, после чего письменно «отчитывался» перед родителями о состоянии его здоровья.

В марте 1910 года София пишет Добужинскому:

«У нас все к лучшему клонится – быть может, в начале июля выпишут Н. К. из больницы. Кажется, поедем в Поланген, на берег моря».

Весной 1910-го Чюрлёнису стало лучше, ему позволили заниматься рисованием и играть на фортепиано. Дня ему мало – он рисует и по ночам. Объяснения, уговоры не действуют. У него отбирают бумагу, карандаши, краски. Константинас в беспамятстве и в порыве негодования уничтожает свои работы – все написанное в больнице.

Болезнь прогрессировала, обострения участились.

Глава двадцать четвертая. «Загадки в искусстве должны остаться» (1910–1911 годы). Санкт-Петербург

Рубеж первого десятилетия ХХ века оказался невероятно урожайным на художественные выставки – персональные и коллективные, общим числом тринадцать, открывались в обеих столицах – Петербурге и Москве. Газета «Голос Москвы» особо выделила две – Товарищества передвижных художественных выставок и Союза русских художников.

К этому времени авторитет Союза русских художников чрезвычайно вырос: своими выставками он уже оказывал влияние на другие объединения, где критики, внимательно следившие за развитием искусства, находили художников, чье творчество по своим принципам совпадало с творчеством мастеров Союза русских художников. Выражение популярности союза особенно ярко проявилось на открытии VII выставки 26 декабря 1909 года. В картинной галерее дома купцов Востряковых[107] экспонировалось 454 произведения живописи, графики, скульптуры, театрально-декорационного и декоративного искусства.

«Публика шла толпой, и в залах из-за обилия посетителей картин совсем не было видно», – писал в газете «Русское слово» 29 декабря поэт, драматург, создатель «Мамонтовского театра миниатюр» Сергей Мамонтов, старший сын предпринимателя и мецената Саввы Мамонтова.

Выставку посетили 14 888 человек.

Чюрлёнис не стал пятидесятым участником выставки, работы его в доме купцов Востряковых не экспонировались.

7 февраля 1910 года экспозиция в Москве закрылась, была перевезена в Петербург, где и открылась через две недели – 20 февраля при армянском храме Святой Екатерины[108]. Проработала она ровно месяц – по 20 марта.

«Художник колористического направления»

Основные участники – те же, что в златоглавой, но петербурские устроители воспользовались правом дополнить экспозицию и самостоятельно приглашать экспонентов. В результате состав участников увеличился с сорока девяти до семидесяти двух. Всех перечислить было бы глупо – назовем основных – пунктиром: Бакст, Бенуа, Билибин, Бродский, Васнецов (Аполлинарий), Добужинский, Коровин, Лансере… Михаил Врубель, Анна Голубкина, Анна Остроумова-Лебедева, Леонид Пастернак… Кузьма Петров-Водкин, Рерих, Аркадий Рылов… Чюрлёнис (Н. К. Чурлянис). Из 511 экспонирующихся произведений было восемь (!) картин Чюрлёниса.

Такое обилие художников разных направлений, естественно, не сделало выставку более цельной – она напоминала, скорее, некий калейдоскоп, но интерес к себе вызвала большой. Критик, публиковавшийся под псевдонимом О. Б., писал – можно сказать, подражая Сергею Маковскому: «Публика валит валом». Это было неудивительно – на выставке экспонировалось все наиболее яркое, что было в русском искусстве в те годы.

«Все крупные имена и установленные репутации, если исключить Репина, сейчас здесь», – писал художник и искусствовед Александр Ростиславов в иллюстрированном еженедельном журнале «Театр и искусство», вышедшем 7 марта 1910 года. Статья называлась «Политика в художестве. (По поводу выставок)».

Однако отзывы в печати выставка вызвала не столь единодушные, как в Москве. Одни критики писали, что она «несет печать какой-то академической дряхлости» (журнал «Золотое руно»), ибо «скучна» («Петербургская газета») и «разочаровывает» (газета «Россия») (все авторы печатались под псевдонимами: М., Омега, Дубль-Вэ, В. Янч. – Василий Янчевецкий, более известный по другому псевдониму – Василий Ян, впоследствии автор широко известных исторических романов,), что «восторженные отзывы москвичей о выставке оказались чересчур преувеличены» (Андрей Белый, «Петербургский листок»). Другие же, наоборот, отмечали, что «выставка “Союза” – самой интересной и самой художественной группы наших живописцев – единственная значительная и художественная» (Иван Лазаревский, журнал «Запросы жизни»), что центр тяжести «нашего современного художества давно уже передвинулся и сейчас уже помещается среди “Союза русских художников”» (тот же Ростиславов, тот же журнал «Театр и искусство»).

Во всем этом не было ничего особенного и выходящего за рамки обычной газетно-журнальной шумихи. Неожиданным оказалось другое. Александр Бенуа, являвшийся одним из участников выставки и идеологом «петербургской группы», в статье «Что можно ожидать от Нового года» («Петербургская газета», 1910, № 1, 1 января) заявил, что выставка союза является самой передовой и самой свежей по