Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

сравнению с другими. Уже в февральских и мартовских номерах газеты «Речь» Бенуа помещает четыре «Художественных письма», специально посвященных VII выставке Союза русских художников в Петербурге, где он хотя и повторяет мысль о том, что это всего лишь годовая, отчетная, выставка «русского искусства», но указывает, что к ее успеху московская группа членов объединения никакого отношения не имеет и своим присутствием даже уменьшает значение выставки.

В «Художественных письмах» Бенуа выделяет молодых художников Кузьму Петрова-Водкина, Зинаиду Серебрякову, художников более старшего поколения – Николая Рериха и Мстислава Добужинского, Льва Бакста и Ивана Билибина, Бориса Кустодиева и Константина Сомова, Константина Юона и Николаюса Чурляниса, а затем указывает, «что немало… на нынешней выставке балласта – произведений ненужных и загромождающих, безвкусных и мертвых, попавших на выставку по праву, по уставу. Ведь все члены “союза” выставляют что и сколько угодно» (публикация от 26 февраля).

Вот эта мысль о балласте, высказанная Бенуа первоначально в общей форме, получает дальнейшую конкретизацию в самом последнем «Письме», где Александр Николаевич вновь отмечает, что арьергарда, пожалуй, слишком много на выставке. И далее он перечисляет, кто же, по его мнению, принадлежит к этому арьергарду: «Пастернак, Переплетчиков, Аполлинарий Васнецов, отчасти – Жуковский, Виноградов и, наконец, один из величайших русских художников – Суриков» (публикация от 19 марта).

Все они, по словам Александра Николаевича, представляют собой «старую гвардию, их работы обильны, малохудожественны, ремесленны, и “Союз” может гордиться… этим своим балластом».

«Художественные письма» Александра Бенуа вызвали у самых разных художников и критиков бурную реакцию.

Сторонники Бенуа вслед за ним находили достоинства VII выставки, главным образом, в присутствии на ней произведений петербургских живописцев «с оттенком графического стилизма, который придает ей характер определенной школы (перечень имен)».

К этим художникам, отмечала критика, «примыкают, с одной стороны, лучшие из наших графиков: Билибин, Добужинский, Зедделер, Митрохин, Остроумова, Лукомский, и с другой – художники колористического направления, но тоже с ярко выраженным тяготением к стильному упрощению: Анисфельд, Головин, Дурнов, Коровин, Крымов, Кустодиев, Шервашидзе, Петров-Водкин, Рерих, Сапунов, Судейкин, Средин… Чюрлёнис!».

VII выставку – в ее петербургском варианте – посетили 16 767 человек.

Все больше людей знакомятся с творчеством литовского художника. Интерес к работам Чюрлёниса стремительно растет. Творческая интеллигенция Петербурга все лучше начинает понимать и воспринимать его живописные работы. Все больше появляется положительных рецензий. В трех номерах журнала «Аполлон» в 1910 году (начал издаваться годом раньше) три положительные оценки его творчества!

В марте 1910 года в редакции журнала была открыта персональная выставка Чюрлёниса.

В двух номерах «Аполлона» за 1911 год опубликованы статьи Сергея Маковского о творчестве Чюрлёниса.

С 13 апреля по 16 мая 1910 года выставка Союза русских художников развернута в Киеве, в помещении Городского музея древностей и искусств[109].

Участвовали 54 художника. Экспонировано 312 произведений. Даже избирательно не станем перечислять участников. Скажем только, что выставку посетило 2463 человека. (Киев – не Петербург.) Но и в Киеве к работам Чюрлёниса интерес велик. На художника уже работает его имя.

– Работы Чюрлёниса видели?

– Нет.

– Что значит – «нет». Торопитесь! Ничего подобного вы не видели и не скоро увидите, если пройдете мимо Чюрлёниса!

– Как вы сказали: Чурлянис?

– Можно и так. Художник не обидится…

Художник не мог «обидеться» уже потому, что он не знал о выставках и растущем интересе к его необычным работам – он находился в частной клинике для душевнобольных «Червоный двор» под Варшавой…

«Он слишком ясно видел»

После возрождения «Мира искусства», в декабре 1910 года открылась первая выставка картин и этого объединения. Проходила она в помещениях Меншиковского дворца[110], там же, где два года назад уже демонстрировались работы Чюрлёниса.

На этот раз экспонировалось всего одно его произведение – «Прелюд витязя».

«Но я думаю, что из всех картин выставки – эта самая одухотворенная, самая вдохновенная страница, – писал Александр Бенуа. – Как всегда у Чурляниса, сюжет остается тайной. Кто этот “прозрачный” всадник, что бесшумно скачет в пространстве с поднятым карающим бичом? Что это за город, что стелется под ним, за ним и над ним, не один город, а ряды городов, наслоения дворцов и храмов, сквозящих один через другой? И не хочется объяснять эту загадку. Всякое объяснение покажется как бы нарушающим таинственную тишину ведения, вещая природа которого, однако, для меня очевидна. Некоторые загадки в искусстве должны остаться навеки не решаемыми, хотя, быть может, их решения в теории и возможны».

Работы Чюрлёниса в том же 1910 году экспонируются в Риге (28 произведений!) и в Париже (семь).

Осенью 1910-го Чюрлёнису «поступает» приглашение принять участие в выставке в Мюнхене.

Осенью же Чюрлёниса – заочно – избирают членом общества «Мир искусств».

Борис Леман:

«Переехав в Петербург, Чюрлёнис сразу же вошел в центр художественной жизни столицы. Знакомство с Добужинским, Билибиным, Бенуа, художнические и литературные кружки, признание ценностей его вещей, всё это еще более увеличило и без того огромный подъем его духовных сил, а необходимость творчеством добывать материальные средства к жизни довело это напряжение до невыносимой остроты, подорвав навсегда его здоровье. Начало сказываться нервное переутомление, окончившееся смертью, так внезапно прервавшей эту жизнь, едва успевшую найти свою истинную форму. В вещах, относящихся к этому периоду творчества Чюрлёниса, мы находим все более и более раскрывающуюся лучезарность образов, посещавших художника. Еще в Вильно им были созданы “Сказка” и “Фантазия”, которые как бы целиком вливаются, как в высшее себя, в видение, озаглавленное “Рай”, быть может, лучшую вещь, созданную им.

И только “Кладбище”, написанное перед самым отъездом в Петербург, где силуэты литовских крестов жутко стынут в призрачном сумраке летней ночи, кажется вещим, к несчастью оправдавшимся, сном. Говорят, что еще на одном сеансе в Варшаве духи предсказали Чюрлёнису его болезнь и год смерти. Кто знает?..

Он слишком ясно видел и слишком много знал, и не была ли этим “духом” его собственная душа, еще здесь, на земле, показавшая ему видения потустороннего».

Среди посетителей первых посмертных выставок Чюрлёниса были такие, что утверждали: достаточно посмотреть на его картины последнего времени, чтобы понять – создавая их, художник был психически болен.

Борис Леман считал иначе:

«Да, он несомненно переутомил себя работой после переезда в Петербург, но тем не менее в нем наиболее ярко нашла утверждение та мысль, что быть может большая часть того, что мы называем психическим заболеванием, есть лишь более тонкая форма восприятия окружающего и что именно здесь мы можем предугадать первоначальное раскрытие тех эмоций, что станут нормальным явлением в жизни человечества на следующей ступени его развития».

Посетители спорили. Одни утверждали, что Чюрлёнис мог бы писать то, что было востребовано,