Рождение Чарны. Том 1. Шпионы Асмариана - А.Д. Лотос

заглянул под все стулья и, не найдя ничего подозрительного, вышел и плотно прикрыл дверь. И хотя желание рисовать было почти непреодолимым, сейчас я должен проверить весь дом на наличие других опасных тварей и сходить в Торговый район за прочным замком. Он мне давно не помешал бы… А то ходят всякие… Приползают… Отпускают бабочек… Режут портреты на кусочки… Загораживают солнечный свет… Смешивают небесное сияние с кусочками битых блюдец и фарфоровых чашек… Да-да, и замок! Лучший из тех, что можно найти в городе!

* * *

3356 год Друидского календаря. Асмариан. Зима

Отвратительные зимние ночи. Мерзость холодных бесчувственных снежинок, накрывающих белым саваном землю, отошедшую за покоем и отдыхом в мир иной. Завывание метелей, исполняющих заупокойную мессу по всему горячему, яркому, летнему, исчезнувшему вместе с последним опавшим гнилым листом. Ветер, который, хохоча, бросает прямо в лицо мелкие колючки, загоняет за ворот целые сугробы льда, наполняет картину мира безысходностью и смеется как психопат в минуты возбужденного веселья. Этот холод, который никогда не заканчивается, никак не отступит и гнездится в каждом пустом уголке дома и сознания. Скованные в поразительном уродстве ледяные скульптуры торчащих из снега трав, как напоминание о бренной жизни, загубленных надеждах и хрупких иллюзиях. Ночи, удлиняющиеся с каждым прожитым днем, обещающие поглотить и без того незаметные дни и заполнить мир всеми оттенками темноты.

Друиды готовились отмечать Праздник Ночи, за которым последует увеличение солнечных часов. О темном празднике говорили шепотом и готовили богатые жертвоприношения Митаре, должные облегчить ее полугодовой сон. Еретики из Бедняцкого района даже собирались устроить молебен богине Далле, но подававшие сии крамольные мысли быстро отлавливались тихими незаметными людьми. Только мне было не до праздника. Как можно молиться о ниспослании божественного света, когда знаешь, что он не озарит поглощенное потемками сердце? Когда чувствуешь, что Богиня отвернулась и не хочет принимать твоих даров? Не желает больше слушать, помогать, поддерживать незабываемой теплотой! Ведь это ради Нее, все, что я делаю, только ради Нее!

После того случая со змеей я удесятерил свои усилия по созданию портрета, но они оказались бесплодны. Ни один из набросков меня не устраивал. Они все недостойны! И Она перестала посылать мне изумрудную пыль, без которой я теперь не мыслил своих красок, а потом перестала приходить во снах. Я все также стоял на залитой солнцем блещущей всеми возможными оттенками зеленого поляне, но теперь — один. Вместе с Ней из снов ушла настоящесть. Все это — фикция. Фантазии возбужденного воображения. Эта поляна… Ведь Она мне только снится… А то, что снится не является реальностью, не может толковаться и восприниматься как побуждение к действию… Или может?

Праздник Ночи не отмечался так широко, как Бахад Мунташей или Саман Химат. Этот день все хотели бы выкинуть из жизни, поскорее пропустить. Он был самым грозным воплощением смерти и ужасов тьмы, за которой нет ничего. И эта пустота пугала. Не принято было возносить в этот день хвалы Митаре или как-то еще упоминать святое имя. Однако в Храме обязательно проводилась служба. С наступлением сумерек Друид в черном облачении шепотом молил Природу о защите от порождений мрака и серных бесов, снующих в гигантских древних туннелях под городом. Он просил ниспослать свет и возрождение. Коленопреклоненные прихожане, также шепотом, слово в слово повторяли за ним. Позже, от полыхающего ритуального огня зажигали свечи и в тишине уносили их по домам.

В этом году я тоже посетил службу в честь Праздника Ночи, несмотря на участившиеся приступы головной боли. Правда, теперь я каждый день посвящал несколько часов молитве в Храме, но сегодня молиться Митаре запрещено. И я решил, что просто приду туда, взгляну на прихожан, раздобуду свечу с ритуальным пламенем, которая обогреет меня… Оставаясь незамеченным в тени колонн, я наблюдал за тем, как люди трепетно и с опаской поглядывают на гадкое низкое зимнее небо, будто ожидают немедленного схождения Митары… Или Темной Никты… Или обеих богинь одновременно. Хотя, появись они здесь, вряд ли в округе остался бы очевидец, могущий поведать о великом схождении сил…

И вот, служба закончилась, люди тонким ручейком, аккуратно прикрывая пламя свечей от ветра, потянулись из Храма домой. В теплые объятия любящих семей. Меня же не ждали ничьи объятия… С Ее исходом из снов я больше не чувствовал тепла… Но ведь она ничего не обещала…

«Обещала…»

Любила ли она меня?..

«Любила…»

— Ариэн! — где-то слева раздался знакомый мягкий голос. Где же я его раньше слышал? Не отнимая рук от лица, я продолжил свои беззвучные размышления. И тогда мне на плечо легла ладонь… Длинная узкая ладонь, прикосновения которой я, кажется, знаю…

— Оливия… — шепчу на выдохе… Со стороны, должно быть, показалось, что я даже не пошевелился. Но нет. Сердце вдруг ушло в полет. Не от счастья, от осознания. Как же она мне близка… Была. От холода цепенели мышцы, а мысли становились тягучими и уносили все дальше в прошлое.

— Долгой жизни, проложенной цветами, Ариэн… — в приветственном жесте она прикоснулась руками ко лбу и подняла лучистые глаза на меня. — Ты осунулся и похудел… Как ты? Все хорошо?

— Оливия… — а я просто продолжаю смотреть на нее… Сполохи огня танцуют в ее грустных серых глазах, ресницы отбрасывают длинные тени на бархатные щеки. Она тоже осунулась. И смотрит на меня теперь не с обожанием, а с тоской. Кажется, она правда сильно обиделась тогда. Но ведь она сама виновата! Неужели она даже раскаяния не чувствует за то, что сделала тогда со мной⁈ С Ней⁈

— Ощущение, будто вечность тебя не видела. Хотя, мне стоило догадаться, что ты будешь здесь… Прости, мне следовало прийти к тебе раньше. Поболтали бы, обсудили что-нибудь, но я… У меня был уговор с… Ты так легко одет! Не замерз? Давай поправлю! — тянется к шарфу, небрежно замотанному на моей шее. А у меня нет сил ни отшатнуться, ни обнять, ни даже произнести пару слов. Мысли и образы путаются и смешиваются, в груди застревает вздох. Оливия вся в снегу в нашем поместье. Оливия режет на куски мою единственную любовь. Оливия клянется в верности. Оливия, избитая и униженная на полу моей мастерской…

— Оливия! — новый резкий недовольный голос врывается в сознание. Она пугается и замолкает, опуская голову, пряча руки в теплую муфту. Я все также не отвожу от нее взгляда, продолжаю любоваться, не могу угнаться за бесконечной вереницей образов. Она одета