Свет грядущих дней - Джуди Баталион

И тут ее осенило[712]. Сестра одного бендзинского знакомого, Марека Фольмана, жила в арийской части города. Может быть, он сумел вернуться после трагического провала с переходом к партизанам?

– Ты случайно не знаешь адреса Марека? – спросила Реня, как только пришла к его сестре.

Женщина долго листала свою записную книжку, Реня ждала, у нее свело все внутренности, и вот наконец: адрес матери Марека.

Каждая кроха информации была на вес золота.

По-прежнему – никаких следов Ины.

Реня вернулась в гостиницу и отдала за их ночлег почти все оставшиеся деньги[713].

На следующее утро она повела больную Ривку по добытому адресу. Мать Марека Розалия была дома, там же находилась ее овдовевшая невестка – ее муж погиб, сражаясь в партизанском отряде. Сестра Марека Хавка была связной «Свободы», переносила взрывчатку в белье, и Реня слышала, что ее поймали и отправили в Освенцим. Мать Марека тоже помогала ŻOB’у[714]. Это была семья настоящих бойцов. Однако, к ужасу Рени, мать не знала, где находится Марек, последнее, что она о нем слышала, это что он был в Бендзине вместе с Реней.

– Мне очень жаль, – сказала Розалия, качая головой, – но я не могу взять Ривку к себе.

Полицейские и соглядатаи каждый день стучали в ее дверь. Она собиралась при первой же возможности сменить квартиру. Но у нее появилась идея. Они отвели Ривку к соседке-польке.

Реня попрощалась с подругой, надеясь, что та – еще одна еврейка, спрятанная в недрах города, – будет там в безопасности.

Уже одна, Реня ходила по Варшаве, как всегда деловой, с многолюдными площадями и открытыми магазинами – как будто и не было там недавно разгромлено гетто. Как будто ничего не произошло. Денег у Рени осталось ровно столько, сколько требовалось, чтобы еще раз переночевать в какой-нибудь захудалой гостинице. На следующее утро мать Марека свела ее с Казиком, тем самым, который в свое время выводил бойцов ŻOB’а из Варшавы по канализационным коллекторам.

Реня встретилась с ним на условленном уличном углу, но не успели они обменяться и фразой, как раздался выстрел. Полицейский погнался за Казиком, но тот исчез, затерявшись в толпе. Реня быстро удалилась в противоположном направлении, она не бежала и не оглядывалась.

К счастью, Казик организовал для нее встречу с Антеком – тем самым, о котором она знала из писем и устных рассказов, – деловитым командиром евреев, живших на арийской стороне, который поддерживал контакты с польским подпольем, проворачивал финансовые операции, переправлял людей в партизанские отряды, добывал оружие и был связан с изготовителями поддельных документов. По слухам, ему помогал целый штат.

Реня и Антек предполагали встретиться на очередном уличном углу, на сей раз перед профессиональным училищем, или техникумом. Реня надела новое платье и туфли, которыми ее снабдили. В заплетенных косах у нее алел яркий цветок – чтобы Антек ее узнал. По дороге к назначенному месту Реня молилась, чтобы все обошлось хорошо, чтобы они встретились, чтобы она могла получить все, что требовалось, и вернуться в Бендзин, к своим друзьям, к сестре Саре. Издали она заметила мужчину. Он держал под мышкой свернутую газету – свой опознавательный знак.

Она не могла поверить. «Ведь это был легендарный Антек собственной персоной»[715], – писала она, называя его польским псевдонимом. Она старалась не смотреть слишком явно на высокого молодого блондина «с элегантными, как у богатого господина, усами». Он был одет во все зеленое.

Реня прошла мимо, чуть замедлив шаг, чтобы он рассмотрел ее цветок.

Но мужчина не пошевелился.

Что дальше?

Она рискнула: развернулась и прошла по улице в обратном направлении.

Опять никакой реакции.

Почему он к ней не подходит? Может, это не он? Подсадной? Или знает, что за ними следят? Их подставили?

Внутренний голос подсказал ей, что все же надо попытаться.

– Привет, – сказала она по-польски. – Ты Антек?

– А ты Ванда? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да.

– И ты утверждаешь, что ты еврейка? – шепотом произнес он с изумленным видом. – Преклоняю колени.

Ее представление оказалось слишком хорошим.

– А ты утверждаешь, что ты еврей? – с облегчением ответила Реня.

Антек зашагал рядом с Реней твердым, энергичным шагом: он чувствовал себя уверенно на арийской стороне. Она не могла поверить, что этот «мнимый аристократ с решительной походкой»[716] на самом деле еврей. Реня описывала его как человека надежного, ловкого, как белка, настороженного, как заяц, замечающего все вокруг. Стоило ему посмотреть на тебя – и он уже все о тебе знал.

Вступив с ним в разговор, она, однако, обратила внимание на его скрипучий польский акцент и сразу определила: еврей из Вильно.

Они с тревогой и печалью поговорили о внезапном исчезновении Ины.

– Должно быть, ее задержали на пограничном паспортном контроле, – предположила Реня.

– Мы точно не знаем, – ответил Антек, стараясь успокоить ее. – Может, какая-то неприятность заставила ее вернуться домой.

Позже Реня вспоминала, что он обращался с ней ласково, заботливо, как с дочкой. В том мире раннего сиротства девять лет разницы в возрасте ощущались как девяносто.

Антек пообещал приготовить визы для оставшихся членов группы, а также автобус для евреев с семитской внешностью как можно быстрее. Но ни то ни другое легкой задачей не являлось, требовалось время для ее выполнения. Обговорив все это, они до поры расстались.

Пока товарищи не нашли для Ривки постоянного жилья, было решено поместить ее в убежище. Антек дал Рене адрес и деньги: по 200 злотых за день плюс на питание.

Реня провела в Варшаве несколько дней, спала в каком-то подвале. Там в коридоре жил мальчик-еврей, похожий на поляка, Реня изображала его сестру. Хозяйке дома они сказали, что Реня без разрешения сбежала от немцев, чтобы увидеться с братом, поэтому не хочет официально регистрироваться, но обещала пробыть совсем недолго. В последующие дни она старалась избегать встреч с хозяйкой, ни к чему было натыкаться и на соседей. Большинство «ассимилировавшихся» евреев сочиняли какие-нибудь истории о том, чем они занимаются в дневное время (работа, семья), и уходили из дому на восемь часов: бродили по городу, притворяясь, что идут по каким-то делам.

На самом деле Рене нечем было занять себя, кроме как ждать визы и информацию об автобусе, поэтому нетерпение ее росло. Каждый день она встречалась с Антеком и торопила его. Она не могла больше откладывать возвращение в Бендзин. Всеобщая высылка могла начаться в любое время. Может, лучше забрать уже готовые документы и уехать, больше не ждать? – размышляла она снова и снова. В глубине души Реня чувствовала – знала! – что каждый следующий день может стать роковым. Часы тикали, стрелки бежали все быстрее и быстрее, приближая гибель.

Ожидание затягивалось, отсрочка следовала за отсрочкой. Наконец автобус был готов, и Реня договорилась, чтобы ей прислали телеграмму с