Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

class="p">– У, сука! – сплюнул на ноздреватый мартовский снег, осевший коркой к земле, Карагодин. – И ведь жрешь с моего стола, чего нынче и на праздники люди не едят. А только всё, как волк, на луну молишься да лес смотришь…

– Жрать хочешь? – спросил пса Григорий.

Собака, напружинившись, смотрела на него желтыми холодными глазами.

Карагодин сходил на кухню, взял полбуханки кислого хлеба, вернулся на крыльцо.

– На, подавись!

Но пес, понюхав «подрукавную» подачку, отвернул морду.

– Даже собаки этот хлебушек не жрут… – засмеялся Григорий, чувствуя подступающую тошноту.

Луна выкатилась из-за черневших вдали острых макушек сосен. И мертвый ее свет будто ослепил Карагодина. Он болезненно зажмурился, загородившись ладонью.

– Не буди их… – шепотом попросил он яркую полнолицую луну. – Господи, какое полнолуние!

И в этот момент завыл Рекс. Раз, другой третий… Он будто неистово молился на хозяйку ночи, пугая еще не уснувших обитателей улицы Петра Карагодина.

– Пора! – решил Григорий Петрович. – Старец Амвросий принесет мне исцеление. Только чтобы не приходили… Чтобы не приходили… Тут и теплую мочу выпьешь, не то что собачью кровь.

Он, сбросив на крыльце дубленый полушубок, чтобы не стеснял его в действиях, вернулся в дом. Не зажигая свет, долго лихорадочно шарил дрожащей от напряжения рукой в нижнем ящике своего стола. Наконец, нашел, что искал. В лунном свете он с «чувством безотчетного восторга» взглянул на лезвие старого немецкого штыка с числом зверя у основания клинка.

– Пора!.. – шепотом повторил он. – Сейчас или никогда.

На цыпочках, как вор в ночи, вышел на кухню, загремел кастрюлями на плите. Из чугуна со вчерашним борщом достал сахарную кость с остатками на ней вареной говядины. Еще с минуту постоял в темной кухне, вспоминая «рецепт старца Амвросия», и взял большую эмалированную кружку. Для свежей песьей крови.

Спрятав кинжал за спину, он решительно вышел к собаке.

– Рекс! Рексушка!.. – ласково подманил он к себе пса, вытягивая левой рукой сладкую косточку к оскаленной морде.

Рекс перестал выть. Он о развернулся к хозяину дома, глядя не на подачку, а человеку в глаза. Так обычно дикие псы готовятся к смертельной атаке. Без страха. Без оглядки на любые соблазны, подчиняясь только зову своих диких предков – убивать.

– Ах, Рексушка, какая косточка сахарная!.. – Карагодин на ватных ногах, не делая резких движений, подбирался к своей жертве. Дистанция страшной дуэли сокращалась. И настал момент, когда оба охотника готовы были наброситься друг на друга.

Пес всегда нападал первым. В этом было его неоспоримое преимущество перед любым противником. Но манящий, нестерпимо соблазнительный для любой собаки запах говядины сделал свое дело. Рекс только на секунду повернул к кости клыкастую пасть… Но этого было достаточно. Григорий прыгнул на жертву, выставив вперед штык, полетел на нее серой хищной птицей. Но в самый решающий, последний момент, поскользнулся на ледяном насте…

Он промахнулся, упав рядом с собакой.

Пес не прощал врагам и меньшей ошибки. Дикая жизнь вечного скитальца, изгнанного своими бывшими хозяевами, людьми, приучила его к необходимому злу: или ты – или тебя. Промах Григория Петровича должен был стоить тому жизни.

Рекс молча сомкнул стальные челюсти, ухватив врага за нос и щеки. Первая кровь только раззадорила пса. Он упрямо мотнул головой: раз, другой, третий… Лицо врага вмиг превратилось в кровавы лохмы заживо содранной кожи. Судьба противника была предрешена. Но кто мог остановить эту машину убийства? Он теперь грыз воющего от боли и ужаса Григория Петровича, как голодные собаки грызут сахарные кости, перекатывал свою жертву по плотному мартовскому снегу, будто играл с поверженным человеком, как всесильная кошка играет с маленькой мышью, по глупости попавшей ей в когти.

Он знал, что шея врага от него теперь не уйдет. И пес растягивал наслаждение, упиваясь теплой человеческой кровью и ужасом жертвы.

Перед последним броском собаки Григорий Петрович нашел точку опоры – уперся валенком в добротную собачью будку, которую инвалиды-плотники срубили из первосортной сосновой доски. Каким-то чудом он все-таки извернулся, на секунду откатился от пса с окровавленной мордой, собрал все оставшиеся силы и вслепую всадил псу лезвие из хваленой крупповской стали. Понял, что попал туда, куда надо. Пес, взвизгнул, дернулся и, вытянувшись всем своим большим телом, – затих.

Григорий с трудом встал на четвереньки, пытаясь разглядеть сквозь красную пелену рану на шее собаки. Потом, пошатываясь, как очень пьяный человек, поднял валявшуюся возле собачьей будки кружку, подошел к теплому трупу пса и, вытащив штык, перерезал псу горло. Все так же шатаясь, долго цедил теплую кровь врага. Не думая ни о чем, выпил содержимое кружки, запрокинув окровавленную, изуродованную диким псом голову.

Выбежавшие на шум Ольга и сын Степан с ужасом смотрели на окровавленное поле битвы. Но поразил их даже не истерзанный вид Григория Петровича, не труп пса с перерезанной шеей. Закрыв рот ладонью, Ольга, не мигая, смотрела во все глаза, как муж пил из кружки собачью кровь.

– Папа! – первым бросился к отцу Степка.

– Гриша! – только сейчас истошно закричала Ольга. – Гришенька!.. Тебя в больницу срочно везти надо! Что же это, Господи!… Ужас-то какой!

Луна освещала двор Карагодиных бледным мертвым светом. И только она оставалась все такой же невозмутимой и холодной, равнодушной к победам и поражениям всех людей, живущих и умирающих на земле. И никому – ни победителям, ни побежденным – равнодушное ночное светило не делало исключений.

Глава 42

УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ВОСКРЕСНУТЬ

Литературная реконструкция литератора Иосифа

Весна пришла ночью. Уже давно плакали глянцевые сосульки, барабанили по ржавой больничной крыше веселые барабанщики, сели в Маруськин лог сероватые снега, прячась от прожорливых туманов. Но настоящей весны в Слободе еще не было…

Она пришла ночью, когда заскрипела, заскрежетала речным льдом Свапа-матушка. Будто скрежет зубовный долетел с ее пологих берегов умиравшей зимы. Пошел ледоход! И все поняли: весна теперь не уступит своего места той, с кем с переменным успехом боролась еще со студеного марта. И от этой победы становилось легче и свободнее жить всем – и птицам, и зверям, и людям. Хотя именно весной были уже почти пусты погреба, съедены за долгую зиму припасы, ужались, будто усохли, горки картошки, свеклы и капусты в амбарах слободчан. Но приходила весна, а вместе с нею надежда и жизнь. Потому что вечное возрождение природы несло и людям вечное воскресение сил духовных и даже физических. Потому что вновь появлялась надежда, без которой не живет на этом свете ни один человек.

…Санитарка Надя, услышав настойчивый стук, поспешила к входной двери. Было раннее утро, Лукичу еще