«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

Перечисление погостов, по которым были записаны новгородские тысячники из дворовых, совпадает по Шелонской пятине (по Водской и Деревской пятинам тысячниками 1-й статьи было представлено всего по одному погосту, а Обонежская и Бежецкая пятины вовсе не дали своих представителей в эту статью). В обеих статьях Никольский с Высокого городка погост был записан после Бурежского. Иная картина наблюдается при сопоставлении погостов в списках дворовых и городовых детей боярских. При описании тысячников 2-й статьи по Шелонской пятине из числа дворовых детей боярских последовательно (вместе с целым рядом других погостов) были перечислены Бурежский, Которский и Любинский погосты. Список городовых той же пятины знает эти погосты, но называет их в другом порядке: Которский, Бурежский, Любинский. Так же обстоит дело и с Водской пятиной. Список дворовых детей боярских последовательно называет тысячников из Никольского Ижерского, Сабельского, Каргальского и Дудоровского погостов. В списке городовых эти погосты фигурируют уже в другом порядке – Каргальский, Дудоровский, Никольский Ижерский и, наконец, Сабельский[697].

Подобные несовпадения свидетельствуют о параллельном ведении списков и, как следствие, говорят в пользу давней традиции существования категории дворовых детей боярских в Новгородской земле. Другой вопрос, какое место занимала она в системе организации службы. Параллельное ведение списков присутствовало в ранних десятнях в рамках уже объединенных служилых «городов», как, например, в коломенской десятне 1577 г.[698]

Писцовые книги валового описания конца 1530-х гг. неоднократно упоминают о придачах, сделанных помещикам по «явленным» («явчим») спискам. В нескольких случаях конкретизируется, что эти списки составлялись «у смотрения». Все подобные упоминания не сопровождались датами или именами лиц, производивших смотры. Вероятно, речь шла о хорошо известном составителям писцовых книг событии, произошедшем незадолго до начала описания. Сопоставление с Тысячной книгой и родословными росписями показывает, что среди тех, кто был отмечен в «явленных» списках, на равных присутствовали как городовые, так и дворовые дети боярские. Обе эти категории, таким образом, верстались одновременно. С Новгородской землей связано первое упоминание о десятнях. Вполне вероятно, что упомянутые в царской грамоте 1554 г. князья Белосельские в силу своего происхождения служили по «дворовому» списку. Их запись в «десятнице» была сделана задолго до отмеченной даты. В таком случае можно было бы говорить о ранней фиксации местных дворовых в документах, которые описывали состав служилого «города».

Ситуация в других центральных уездах отличалась от новгородского примера. Дворовые дети боярские большинства «старых» уездов продолжали сохранять свою обособленность, не смешиваясь с другими служилыми людьми из своих уездов. Первые упоминания о десятнях для центральных уездов встречаются в Дворовой тетради. В белозерской рубрике при упоминании князя И.А. Шелешпанского встречается помета об его отбраковке в связи с похолоплением «по смотру и по десятне Третьяка Дубровина». В ряде списков Дворовой тетради эта помета дополнялась цифрой «63» (1554/55 г.)[699]. Очевидно, что к этому времени дворовые дети боярские уже начали учитываться в десятнях, то есть де-факто вошли в состав объединенных уездных корпораций.

Место дворовых детей боярских как рядовых членов Государева двора постепенно заняли выборные дворяне. Их появление было инициировано, видимо, еще в конце 1530-х гг. Пресловутая «тысячная реформа» замышлялась еще правительством Елены Глинской, однако не была реализована. Анализ структуры Тысячной книги показывает влияние на нее дворовой книги 1536/37 г., особенно в 1-й и 2-й статьях. Здесь содержались упоминания о тысячниках из распущенных удельных дворов «князь Юрьевские Ивановича» и «княж Андреевские». Изучение новгородской части Тысячной книги дает основания предполагать, что часть отобранных для придворной службы лиц должны были составить местные помещики. Уже говорилось об использовании этим документом какого-то оригинального источника, который начал составляться ранее 1550 г.

Одним из новгородских тысячников был князь Ю.И. Кропоткин. Писцовая приправочная книга Деревской пятины 1550/51 г. упоминает земли этого помещика в Городенском погосте с однозначной пометой: «Было за князем Юрием княж Ивановым сыном Кропоткина, и князя Юрья не стало 7057» (1549)[700].

Существенные расхождения наблюдаются также между указаниями Тысячной книги на погосты и фактическим землевладением названных в ней лиц. Д.А. Волохов к 1550/51 г. уже лишился своего поместья в Лосицком погосте Шелонской пятины и был пожалован поместьем в Пскове. С начала века поместье в Рютинском погосте Деревской пятины принадлежало князьям Кропоткиным. Платежная книга 1543 г., опиравшаяся на аналогичный источник первого десятилетия XVI в., называет здесь среди местных помещиков князя В.А. Кропоткина. В 1550/51 г., однако, его дети князья Дмитрий, Иван и Андрей владели землями Ужинском, Пиросском и Туренском погостах Деревской пятины. Их владения в Рютинском погосте перешли к другой ветви Кропоткиных. Второстепенный характер носили земли в Солецком погосте Водской пятины для Замятни и Некара Шепяковых. Основная часть их поместья после описания конца 1530-х гг. располагалась в Бежецкой пятине[701].

Сопоставление с данными предшествующего писцового описания показывает, что в ряде случаев сведения Тысячной книги соответствовали картине, существовавшей в новгородских пятинах в 30-х гг. XVI в. Можно привести несколько наиболее показательных случаев. Н.Б. Новокрещенов в 1550/1551 г. владел участками в Бережском и Быстреевском погостах Шелонской пятины. Уже писцовая книга конца 1530-х гг. говорит, что его владения в Хрепельском погосте Водской пятины, где он был записан согласно Тысячной книге, перешли в руки других помещиков. Его родственник А.И. Новокрещенов лишился к этому времени поместья в Хрепельском погосте. Аналогичным образом отсутствовали владения в Мусецком погосте Шелонской пятины у братьев Ю. и Ф.В. Крюковых Сорокоумовых, перебравшихся в Бежецкую пятину[702].

Во всех приведенных примерах очевидной представляется связь перечисленных лиц (хотя и в прошедшем времени) с упоминаемыми в Тысячной книге погостами. В некоторых других примерах такая связь вызывает сомнения. Вероятно, ряд погостов, присутствовавших в первоначальном источнике, не отразился в конечном варианте. Этот вывод подтверждается путаницей с названиями некоторых погостов. Только здесь, например, встречается погост Богородицкий из Осечны Бежецкой пятины. Писцовые книги знают два погоста из Осечны – Воскресенский и Егорьевский, а также погост Богородицкий из Залазны. В новгородском списке Тысячной книги произошло искусственное объединение их названий[703].