«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

Распространение получило также наделение поместьями казацких атаманов. В этом случае, естественно, речи быть не могло о создании в новых уездах категорий дворовых детей боярских, не говоря уже о выборных дворянах. Развитие поместной системы в этом случае утратило присущий ей изначально организованный характер. Подобный подход резко очерчивал грань между «старыми» и «новыми» корпорациями, которая отчетливо проявилась во время бурных событий Смутного времени. Прямо сформулировали разницу ряжские дети боярские: «В тех новых городах верстаны люди и крестьяне наши, и стрелецкие, и казачьи, пушкарские и всяких неслужилых отцов дети»[671].

С организационной точки зрения форсированный рост новых корпораций опирался на созданную в 1570-х гг. единую структуру служилых городов, позволявшую снизить степень участия центрального правительства в управлении дворянскими сообществами на местах.

Организация службы, оформившаяся в конце XV в., быстро начала терять функциональную целостность, что создавало очевидные проблемы для управления ею. Системный кризис затрагивал разные прослойки категории служилых людей. Наиболее отчетливо он проявился в структуре Государева двора, принципы формирования которого к середине XVI в. перестали удовлетворять новым требованиям московского правительства. Эта привилегированная «корпорация корпораций» утратила характер личного двора московских великих князей (царей), состав которого они могли менять исходя из собственных пристрастий. Преемственность традиций службы, укреп лявшаяся распространяющейся местнической иерархией и принципами родового выдвижения, заставляла ограничиваться определенным кругом фамилий при назначениях на должности центрального и местного аппаратов власти.

Наследственный характер службы приводил к естественному росту лиц, которые в силу происхождения, служебных и родственных связей претендовали на получение статуса, принадлежавшего их ближайшим родственникам предыдущих поколений. Далеко не все из них могли нести подобную службу на должном уровне. Красноречивые пометы о состоянии некоторых служилых людей сохранились в Дворовой тетради. Возле имени Угрима Хлуденева было написано: «Угрим болен и глуп – бес поместья». Князь И.А. Шелешпанский находился в холопах, а А.Ф. Путятин «помечен в разбое». А.Л. Корзинин показал, что некоторые из отмеченных здесь лиц с детства были физически неспособны нести военную службу[672].

Существовал механизм ротации, о распространенности которого для первой половины XVI в. приходится судить на основании более поздних данных. У ряда дворовых детей боярских 1550-х гг. присутствовали близкие родственники, служившие по «городовым» спискам. Их существование объяснялось двумя причинами: выдвижением сюда новых лиц из числа городовых детей боярских и очищением имеющегося круга дворовых и отбраковкой некоторых из них (либо их отцов) по тем или иным причинам. Следы «отбраковки» встречались в самой Дворовой тетради. В рубрике «Бежецкий Верх» возле имени А.А. Плишкина сохранилась красноречивая помета: «Отставлен. Служит с городом»[673].

При отсутствии комплекса десятен для рассматриваемого периода обнаружить принадлежность служилых людей к прослойке городовых детей боярских приходится методом «от противного», исходя из наличия или отсутствия их самих и их ближайших родственников в Дворовой тетради, наличия разрядных и придворных назначений. За исключением новиков, приписываемых к основному тексту этого документа (как правило, в конце каждого списка), имена детей боярских записывались большими группами, в соответствии с семейным и фамильным старшинством. Как правило, новые члены дворовых субкорпораций не имели в них «поддержки» со стороны родственников и однофамильцев. В качестве примера можно назвать «нововыезжих» М.И. Черноморского, К.И. Есипова, В.Г. Зюзина, князя М. Свирского, М. и П.Т. Львовых. Кроме князя М. Свирского все они были записаны в самом конце отдельных рубрик[674].

Та же закономерность распространяется на недавних выходцев из городовых детей боярских. По Волоку Ламскому был записан Суторма Федоров Веревкин, единственный представитель своей фамилии в этом источнике. Его братьями были Злоба и Русин Федоровы Веревкины, которые в 1553–1554 гг., то есть к моменту начала составления Дворовой тетради, находились на службе в Казани[675]. Их отсутствие в списке дворовых свидетельствует о том, что представители этой фамилии служили с «городом».

Из тверских землевладельцев происходил И.И. Хомутов. Дозорная книга Тверского уезда 1551–1554 гг. знает его самого и нескольких его близких родственников, совладельцев общей вотчины. Среди них был в том числе и его родной брат Никита, который «службу служит великому князю». В рубрике «Тверь» присутствовал также Г.Ю. Теприцкий. Кроме него тверскими помещиками 1550-х гг. были Верига Рунов, Жиня Дмитриев и Лиховид Семенов Теприцкие[676].

По Рязани служил Мурин Медведев Мокринский. Его брат Таршир и племянники встречаются в одном из поземельных актов. Многочисленные другие Мокринские владели в это время вотчинами и поместьями на территории Рязанского уезда[677].

Характер приписки к основной рубрике имело имя Ф.С. Стрешнева (после новиков и литвы дворовой). Реликтовый слой писцовой книги Можайского уезда, восходящий к 1540-м гг., упоминает большое число Стрешневых[678].

Более отдаленное родство между «дворовыми» и известными из других источников их однофамильцами 1550-х гг. свидетельствует о проведении отборов личного состава Государева двора, осуществленных в предшествующие десятилетия. С.И. Сметанина обратила внимание на отсутствие в Дворовой тетради П.М. Каракадымова Таптыкова, который в 1547 г. вместе со своими дядьями, дворовыми по Рязани Анисимом Булгаком и Иваном Темешем Андреевыми, получил грамоту на поместье, а в 1557 г. упоминался вместе с ними же в судном деле. Материалы этого судного дела показывают, что все Каракадымовы Таптыковы несли государеву службу, но, очевидно, по разным спискам[679].