Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Опустел дом. Гинцбург берет доски и крест-накрест заколачивает ими окна и дверь. Лейбка помогает отцу, и вот уже слышен знакомый окрик возчика Мордехая:

— Н-но, ребятки!

Семейство Гинцбург покидает свое убогое гнездо. Прохладно в опустевших комнатах, но темнота еще хранит кисловатые и теплые запахи человеческого жилья, запахи нескольких поколений живших тут женщин, мужчин, детей, стариков… Медленно испаряется это жилое тепло, как душа, покидающая мертвое тело. Много горя и радости видели эти стены, много слышали смеха и вздохов. Но сейчас это просто брошенная и забитая хижина, и равнодушная осень уже распростерла над нею свои холодные крылья.

Оставим и мы этот осиротевший дом. Много таких сирот стояло по миру в горькие военные годы.

И на старуху бывает проруха: нашла-таки место и время заболеть старая Песя! Жар у нее и слабость. Где найдешь в эти дни врача и лекарства? И снова выручает Шломо Шапиро. Он приводит доктора Энгертова, который остался в городе из-за своего преклонного возраста. Диагноз: воспаление легких. Нашлись и лекарства, но насколько все теперь усложнилось! Вся работа по дому ложится отныне на Тамару и Хаима-Якова. Девочка и варит, и стирает, и убирает; дед помогает ей чем может.

Нет у Тамары достаточного опыта в домашних дедах. Ксения смотрит недобрыми глазами, да и Ульяна Мазурок уже не так приветлива, как вчера. Лишь пятилетнему Васеньке всё по нутру — далек он еще от взрослых проблем.

Хаим-Яков всю жизнь тяжело работал и хорошо знал цену деньгам. Но сейчас не время скупиться. Каждый день Ульяна отправляется на рынок, который мало-помалу возвращается в обычное состояние. Советские деньги еще имеют хождение, но купить на них можно все меньше и меньше. Появились немецкие марки, золотые и серебряные царские монеты, ширится и простой товарный обмен.

Как жить дальше? С первого дня невзлюбила Ксения вселившуюся в их дом чужую семью. А теперь еще помрачнело и лицо старой Ульяши. Трудно человеку проявлять доброту на протяжении долгого времени. Начали сыпаться на Фейгиных уколы, сначала мелкие, едва заметные. Но чем дальше, тем длиннее становились иглы, тем глубже ранили они души нежеланных гостей. Фейгины не являлись исключением: большинство еврейских семей в пригороде ловили на себе такие же косые взгляды своих хозяев. Все острее становились поначалу незначительные размолвки между евреями и приютившими их жителями Заяра. Говорили, что вот-вот прибудет в Гадяч отряд СС, что начнет работать гестапо, и тогда не поздоровится ни евреям, ни прячущим их украинцам. Одно дело помочь евреям жильем, и совсем другое — идти из-за них на смерть: нет таких безумцев!

Дом семьи Мазурок. Тамара стоит у русской печи и готовит обед: суп и кашу. Кошерная еда требует кошерной посуды, и это совсем не нравится хозяевам дома. Входит соседка, рассказывает о двух поселившихся у нее немецких солдатах. Пока жаловаться не на что: гости угощают хозяйку шнапсом и мясными консервами. Потом соседка уходит, но в комнате остаются косые взгляды и неприязненный шепоток. Время делать уборку; Ксения полагает, что эта обязанность целиком и полностью лежит теперь на евреях. И вот Тамара скребет пол, а Ксения сидит сложа руки и отпускает колкие замечания. Да, пока еще не освоила девочка искусство мытья полов, но ничего, научится.

— Дай сюда!

Ксения выхватывает тряпку, окунает ее в ведро и показывает еврейской неумехе, как это делается.

— Что, не подходит для белых твоих ручек? Тогда лучше не берись!

Кривая усмешка, косой взгляд… Едят по-прежнему вместе, но Песя получает более деликатную пищу. Это тоже не нравится хозяйкам, хотя больная едва притрагивается к еде. Как жить дальше? Вот открывается дверь, и входят два немецких солдата, просят воды напиться. Как назло, Хаим-Яков как раз в кухне со своей всклокоченной бородой и глазами навыкате. Ох, наведет этот еврей несчастье на ни в чем не повинных хозяев! Солдаты пьют и уходят, но косых взглядов становится еще больше.

Песя лежит в постели с температурой под сорок. Шапиро приводит доктора Энгертова на повторный визит. Врач осматривает больную, а Шапиро расспрашивает о ситуации, о настроении, царящем в доме, об отношении хозяев. Вначале были такие, которые согласились приютить евреев из чистой корысти. Думали, что немцы быстро уничтожат жидов, и тогда имущество достанется им, хозяевам. Но теперь люди больше говорят о наказаниях, которые грозят тем, кто пустил евреев к себе. Многие еврейские семьи уже вернулись в прежние свои квартиры.

С другой стороны, говорит Шапиро, есть и утешительные новости. Некоторые немецкие солдаты утверждают, что никто пока не думает трогать евреев; возможно, этого вообще не случится. И в самом деле, евреи снова видны в городе. Семья Берман вернулась в дом на Вокзальной улице, а Хая-Сара — к спекуляции продуктами. А сосед Фейгиных по Саговому переулку сапожник Ицхак не только снова живет в своем доме, но еще и открыл мастерскую, накупил кожи и всерьез намеревается расширить дело.

Ушли старики. Песя лежит в постели, на лице ее бродит слабая улыбка. Ей очень неловко болеть в такое время, быть для близких обузой, а не подмогой. Хаим-Яков подходит к жене и долго с жалостью глядит на нее, моргая припухшими веками без ресниц. Потом он подтыкает одеяло, дает Песе жаропонижающее и шепчет молитву.

— Как ты чувствуешь себя, Песя?

Песя отвечает беспомощной улыбкой. Почему-то ей хочется сейчас говорить о тех далеких днях, когда она еще была девушкой в отцовском доме, а Хаим-Яков рыжим местечковым парнем. Нашла время вспоминать о таком пыльном прошлом!

Хаим-Яков чистит картошку, приносит воды из колодца и снова подходит к постели жены. Ему хочется успокоить ее, а заодно и себя самого. Люди рассказывают, что пока все идет хорошо. Может статься, не тронут немцы евреев. Еще будут у нас, Песя, хорошие дни.

Он кладет ладонь на ее пылающий лоб, голос его полон чувства и нежности. Снова улыбается старая Песя, ее маленькая легкая рука трогает жесткую тяжелую руку мужа, покрытую рыжеватыми волосками. И снова на устах у нее слова воспоминаний о далеком прошлом, которого не вернешь. Нет его давно, этого прошлого, кануло в бездну времени.

Песя засыпает. Ксения Мазурок выходит на улицу поговорить с соседками. Им есть о чем поболтать на мягком полтавском диалекте украинского языка. Этим женщинам тоже не улыбается сейчас жизнь. Мужья и сыновья воюют в Красной армии, нет от них известий. А в Гадяче, Веприке и Сарах — грабежи и насилие. Ходят слухи, что начали хватать евреев. Никто из них не выживет, а имущество достанется немцам. Рассказывают о Петро Кравченко и о Трофиме Ищуке…

Да, есть люди, которые начали действовать сами, никого не спросив. Петро, к примеру, взломал еврейский дом, чьи хозяева сбежали на восток, и вынес оттуда множество всякого добра: посуду, мебель, одежду. А Трофим Ищук откопал целый клад в еврейском дворе. Везет же людям! Не то что наши заярские дураки: эти евреев совсем не трогают, да еще и в дома их пускают, невзирая на опасность!

— Что вы несете, женщины? — говорит одна из соседок. — Думаете, без евреев будет вам легче с немцами? Мало видели от них горя в Империалистическую?