Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Открывается дверь. На пороге, завернувшись в большой платок, стоит девушка. Как привлечь ее внимание? Вениамин начинает тихонько напевать старую песенку:

Девушка поворачивает голову на звук. В слабом утреннем свете Вениамин видит ее лицо — впервые с прошлого года. Как она изменилась! Прежде всего, глаза. Теперь у нее совсем другие глаза: серьезные, сосредоточенные, грустные, но при этом полные жизни — глаза взрослой женщины. Вениамин продолжает напевать, и это пение, как магнитом, притягивает Глашу к нему. Когда она подходит достаточно близко, он поднимается с земли.

— Глаша, сюда! Ты узнаешь меня?

— Это ты, Вениамин?

В ее глазах изумление, изумление и глубокий интерес. Полуоткрытые губы, блеск белых зубов. Льняные волосы прячутся под серым платком.

— Это ты, Вениамин? — повторяет Глаша.

Она видит солдата в мятой шинели и грязных сапогах. На его грязном, заросшем рыжей щетиной лице вымученная улыбка.

— Да, Глаша, это я. А там мой товарищ Соломон Фейгин. Он ранен в ногу. Мы сюда долго добирались. Есть поблизости немцы?

Глаша отрицательно качает головой. Она пристально смотрит в лицо Вениамина, которого так ждала все это время. Он пришел сюда издалека просить помощи и убежища. Девушка берет его за руку, ее длинные пальцы ласкают его своим теплом.

— Неужели это действительно ты, Вениамин? — голос у нее тоже изменился, теперь он низкий, грудной.

Проходит некоторое время, и все трое собираются в лесу на первое совещание. Прежде всего, нужно переодеться в гражданское. Глаша должна сходить в дом Фейгиных и принести оттуда одежду, бинты и йод. Не повредило бы также мыло и немного еды. Глаша предлагает парням спрятаться пока на чердаке времянки, где они с Настей живут летом, когда сдают дом дачникам. Пробраться туда следует ночью, в темноте. Нет необходимости ставить об этом в известность маму Настю и семью Эйдельман. До ночи придется посидеть в лесу. И, конечно, помыться. Им обязательно нужно помыться, а то насекомые совсем замучили.

Тем временем поднимается солнце, позднее октябрьское солнце, силой продирающееся сквозь восточные тучи.

— Ждите здесь, парни, я постараюсь раздобыть что-нибудь!

Глаша убегает и несколько минут спустя возвращается с горшком горячей каши и двумя ломтями хлеба. Все трое едят. Будь благословенна, Глаша! Соломон пишет несколько слов на клочке бумаги — это записка для матери.

Время идти в Гадяч. Вениамин провожает девушку. Солнце наконец взошло. Глаша стоит между кустов, Вениамин подходит к ней ближе. Теперь он уже не «дядя Вениамин», на этот раз ей выпало играть роль опекуна.

— Ждите меня в лесу, я найду вас!

Лицо девушки серьезно, даже мрачно, но глаза сияют добротой. Она кивает на прощание и быстро уходит. Вениамин смотрит ей вслед, на глазах у него слезы.

Как все-таки необходимо человеку хоть немного тепла, хоть, немного души, чтобы устоять на краю пропасти!

Неспроста мечтала Хая-Сара о возрождении прежнего великолепия семьи Берман. В момент, когда советские войска покинули Гадяч, ее угасшие было надежды вспыхнули с новой силой. Хоть она и предпочитает не вмешиваться в политику, но время большевиков прошло, и нет в душе у Хаи-Сары никакого сожаления по этому поводу. Двадцать четыре года тому назад, придя к власти, большевики разрушили ее роскошный магазин колониальных товаров и обещали построить взамен новую жизнь. Тоже мне, новая жизнь! Многое бы отдала сейчас Хая-Сара, чтобы сменять эту новую жизнь на старую, прежнюю, когда еще жив был дядя Хаим Зайдель. Она уверена, что немцам понадобятся инициативные люди, способные открыть магазины и возродить промышленность. Хотя, конечно, следует немного выждать и посмотреть на их отношение к евреям.

Но «выждать» не значит «сидеть сложа руки». Человек должен чем-то питаться. А как это делать, если евреи боятся высунуть нос на рынок? Евреи предпочитают делать покупки в относительной безопасности, у Хаи-Сары Берман. И потому заполняется небольшая кладовка на Вокзальной улице мешками и мешочками, ящиками и горшками, банками и бутылками, а над всем этим богатством суетится и охает пузатая Хая-Сара. При этом она успевает и торговаться, и болтать, и собирать слухи, и распускать их.

Ох уж эти слухи, ох уж эти толкования! Самые плохие из них распространяются быстрее всего. Но когда человек в беде, то больше всего он нуждается не в плохих новостях, а в хороших. Вот их-то, хорошие новости, и раздает людям щедрая на утешения Хая-Сара Берман.

Как залетевший в ухо комар, жужжит в ее голове мечта о собственной лавке. Хая-Сара надевает субботнее платье и выходит пройтись по городскому центру. Она внимательно осматривает магазин за магазином, изучает, что где открыто, что где продается, вглядывается, запоминает, делает выводы. Она сошла с ума или глупа от рождения? Трудно поверить, но факт: Хая-Сара Берман выбирает место для новой лавки колониальных товаров.

Чем больше времени свекровь посвящает торговле, тем большая нагрузка падает на Голду. Девочка Ахува требует постоянной заботы: скоро малышке исполнится девять месяцев. Есть уже первые зубы и первое произнесенное слово: «Ма-ма». Голда занимается дочерью и ведет хозяйство. Она ничего не говорит мужу о своей новой заботе: у молодой женщины задержка вот уже скоро три месяца. Голда считает дни, сомневается и переживает. Чтобы унять беспокойство, она оглушает себя работой: варит, стирает, моет полы, баюкает ребенка. Есть и другая надежда: может быть, такая нагрузка поможет избавиться от завязавшейся в животе новой жизни? Напрасные старания, уж если потомки Гинцбурга получают шанс появиться на Божий свет, то никакая стирка и никакие полы не могут воспрепятствовать этому твердому намерению.

Берман не ходит на работу, опасаясь погромщиков и полицаев. Он помогает жене по дому. Голда не делится с ним своими тревогами, жалеет мужа, не хочет добавлять ему мрачных мыслей.

Другие ее заботы связаны с отцовской семьей. Бася, жена возчика Мордехая, со всеми предосторожностями навестила Гинцбургов, которые прячутся в доме Аронсона. Навестила и рассказала о конфискации лошадей, о допросе у бургомистра. Над семьей нависла серьезная опасность, надо прятаться.

Но легко сказать — прятаться! Шесть человек — не иголка в стоге сена. Кроме самого Гинцбурга и его жены Ципы-Леи слоняются по дому и дети: Сарка, Лейбл, Шимон и Аба. Младшему всего восемь. Поди спрячь такую компанию малолетних шалопаев! Шимона и Абку переселяют на Вокзальную, в дом Берманов. Вот только свекровь Голды недовольна: корысть затмила ей все на свете. Да и небезопасно это при таком количестве чужих людей, вечно толкущихся возле кладовки.

Торговля! Все чаще ссорятся женщины в доме Берманов. У Хаи-Сары луженая глотка, а рот всегда готов извергнуть колкие, обидные слова. Только и слышны в двух комнатах упреки в адрес нищей семьи черного габая вкупе с постоянными напоминаниями о высокородном происхождении Берманов. Сравнить ли аристократическое великолепие дома Берманов с убогим семейством какого-то Гинцбурга?