Дневник призывателя - Юлия Ставицкая

веером распускал сотни рук, раскрывая ладони, обнажая вживленные в них глаза. Кожа его была белесой, а руки с черными с огоньками на длинных ногтях. И одет тоже непонятно. Рубашки нет, фрак расстегнут, на голове шутовской колпак с бубенчиками, а на шее ошейник с оборванной цепью. Он бережно взял у нас по одному билету, сжал их в ладонях, а когда их раскрыл, в его руках оказались маски. Тонкие такие, изящные, точно стеклянные, но очень легкие. Когда мы их надели, то увидели мост, оберегаемый такими же странными многорукими созданиями с глазами, открывающимися на ладонях, как и тот, что дал нам маски. Их рты были залиты золотыми печатями, а в глазах застыл крик. Меня они пугали, но мой брат их даже не замечал. Он мчал вперед, туда, где начиналась ярмарка. Он тянул меня за собой, и я поддавался. Признаю, там и правда, было весело. Ровно до тех пор, пока я не встретился с ним. Продавцом кошмаров. У него была добрая улыбка отца и взгляд конвоира. Палача. И мне стало так страшно, что я кинулся домой, совсем позабыв о брате. Это и было моей главной ошибкой. Брат не вернулся. А страх сковал меня настолько, что я никому ничего не сказал. Именно это позволило продавцу завладеть мной. Он разделил со мной тело и уничтожил мою жизнь. Теперь же когда его не стало, я больше не хочу жить. Просто жажду покоя. А тут это, – он нервно захихикал. – Я словно и правда, схожу с ума. Но я знаю, что он не пойдет сюда. Он не любит уже сломанные игрушки. Ему нравится выдергивать крылья самолично, если вы понимаете, о чем я. А от остальных сущностей я избавился сам. Потому здесь очень спокойно и чисто. Все же человек не способен по нормальному сосуществовать с другими созданиями, обладающими разумом равным ему, с теми, кто не будет подчиняться. Не поэтому ли некоторые виды вымерли или попали в красную книгу?

Ашраи… Значит это он лишил ее крыльев?

– Сейчас он, скорее всего, тоже начнет ярмарку. Он ее единоличный хозяин. Но там же есть и те, кто знает гораздо больше, чем я. Может у них и есть ответы.

Он печально вздохнул и полез под кровать, откуда выудил книжку. Дневник с закладками из осенних листьев. Посмотрел на нас и прищурился.

– И как нам туда попасть? – я слегка наклонился. Мне это нужно. Я хочу избавиться от своих кошмаров.

Я хочу спасти и спастись. Не стать убийцей. Меня можно ждать, даже если я вовремя не вернусь.

– По билетам, – повел он плечом. – По этим, – раскрыл дневник, явив нам узкую ленту мерцающих синевой пластинок с выгравированными на них символами. – Возьмите и убирайтесь, – выпалил он. Его глаза стали холодными, как две льдинки. – Твой взгляд слишком похож на его, – подался он ко мне на встречу. Заглянул в лицо безумным взором – Он уже идет за тобой! Он совсем близко! Продавец любит призывателей. И тебя он хочет заполучить больше всего на свете.

Николай закричал, схватившись за голову и заплакал, как ребенок, испугавшийся грозы. От него волнами исходил страх, наполняя палату миазмами, от которых становилось тяжело дышать.

Он идет за тобой.

Продавец кошмаров.

Что же делать?

По коридору уже бежал Игорь Алексеевич. Он услышал крик своего подопечного.

– Ты главное не обращай внимания, выкрутимся, – похлопал меня по спине Соха и вытолкал нас в коридор, не забыв ухватить билеты. С их обратной стороны стояла дата.

До ярмарки еще неделя.

Глава 14. Верочка

Спустя 20 с чем-то лет.

Пахло сиренью и медом. Вовсю властвовала ночь, оживляя тени давно минувших дней. Она поднимала своих слуг из могил и приглашала на улицу, куда вел мост, видный лишь избранным. По нему ступали нерешительно и осторожно, точно уверенные в том, что он сейчас исчезнет, словно дымка под неверными лучами солнца.

Каждое движение мост встречал радостным звоном бубенцов, повязанных на столбы, расположенные по всей его длине, и на врата, разделяющие его на три части. На всех из них висела печать, а подле стояли стражи, проверяющие проходящих, чтобы не пускать тех, кто не приглашен.

Тебя здесь ждут или ты случайно заглянул на огонек? Беги, пока не поздно. Беги, пока кто-то не решил, что ты здесь нужен. Пока тебя не провели по мосту, через все его части …

Не успел? Жаль.

Вот уже и первые врата, черные, как вороново крыло. Они вздымаются вверх, подобно острым мечам, жаждущим отведать чужой плоти. В центре них висит белый лист с надписью, знакомой лишь тем, кто получил билет. По ним скачут синие огни, перемигиваются и шепчут сказки, которые мир никогда не услышит. Им ведомо все, что творится в душах людей, но нет никого, кто мог бы их выслушать и отпустить.

Подле врат стоят двое мужчин, облаченных во фраки поверх оголенного торса, покрытого стигматами. На их шеях ошейники и цепи, на головах цилиндры, старающиеся скрыть от любопытных взоров острые рога. Они распускают сотни рук, что говорят больше, чем голоса, и видят яснее их глаз.

Взирают внимательно, читают всех, как детские книги. Они преданные псы, готовые умереть за своего господина. Они же его рабы, чьи губы залиты золотом, точно зашиты. Всего лишь пленники, погрязшие в чужой лжи.

Чувствуешь этот запах? Он так сладок и приятен. Так пахнет для тех, кто познал тайну. Для тех, кого ждут здесь спустя множество лет и забыли там, где существуют люди.

Один страж протягивает спелое яблоко, другой предлагает букет фиолетовой сирени. Что выберешь ты? Чего желаешь всем сердцем, Сиринга, не желающая принять чужую любовь? О, нимфа, зачем ты обратилась благоухающим кустарником? Назад дороги уже не будет.

Смеёшься? Ну что ж…

Стражи кланяются и отступают в тень, а врата осыпаются карточным домиком, стирая все границы. Ты обернешься, а там ничего. Ты завис в пустоте.

Мост же идет дальше, разрывая грань реальности и пронзая все тонкие миры. Камень становится деревом. Дерево тлеет и стонет в пожаре. Оно точно пепел и ты идешь по нему ко вторым вратам, поднимая среди серых хлопьев нить цвета зари.

Идешь сквозь туман, чувствуешь, как кто-то тянет нить, и она поет на сотни голосов.

Вторые врата алые, будто сорванная роза посреди бесконечной зимы. Они не более чем росчерк на страницах бытия или хрупком запястье. Появились тогда, когда у бога пошла носом кровь. Они сотканы из стекла или льда, как упрек всем