Дневник призывателя - Юлия Ставицкая

эту стезю, отрекшись от себя-человека.

Агриэль… Ты ведь тоже умеешь любить. Не от того ли ты так страдаешь?

***

Посмотрев, как Верочка села в вагон, и поезд скрылся в тоннеле, я перешёл на другую сторону и стал ждать свой, надев наушники и включив музыку.

Поезд прибудет через три минуты.

Оглядываю людей. Ищу знакомые лица. Где ты, мой загадочный спаситель? Не та станция? Ты только на Площади Революции? Ну что ж, придется идти туда, если не встречу тут.

Тихо смеюсь и вновь кидаю взгляд на табло. Что такое? Разве это возможно?

Поезд прибудет через шесть минут.

Музыка становится тише и обрывается шумом, похожим на телевизионные помехи. В нем мелькают отголоски чужих разговоров. Чужие жизни, записанные, как белый шум. Ты искал ответа? Так вот он! На поверхности. Видишь? Нет? Твои проблемы.

Поезд прибудет через двенадцать минут. Он скрежещет и облизывается, сглатывая слюни. Кричит, оглашая своим ревом тоннель. Совсем скоро он будет здесь. А в нем…

Делаю шаг вперед, за желтую линию. Мне это необходимо. Но я жду того, что должно произойти.

Да. Как я и думал. Кто-то хватает меня за руку и тянет назад.

Мой спаситель? Не сегодня. Я уже все решил.

Знаю, что не могу повернуться, но все же стараюсь посмотреть назад. Безуспешно. Это вне моей воли. Значит, и не нужно.

– Ты дурак? – прохрипел он. Голос тяжелый, низкий, как всегда. Только теперь в нем сквозит удивление. – Не садись в него. Живой ведь еще. А если все же мозгов не хватит, то замри, как мышь под веником, и реже дыши. Если контролер поймет, то назад не вернешься.

Молчу. Губы словно приклеенные. Делаю еще шаг. В этот раз я не отступлю. В этот раз не поддамся чужим словам и своему страху.

– Ты меня слышишь? – беспокоится незнакомец. Сегодня он не смеется.

Поезд останавливается передо мной, перебирает лапами и распахивает двери. Я вижу его пасть. Я знаю, что он такое, и кому служит.

– Мне необходимо, – выдохнул я, но и сам себя не услышал. Просто стряхнул руку спасителя и шагнул внутрь, чтобы занять свое место. Посмотрел в окно. Никого. Он уже исчез. А может, его и не было.

Может я его придумал, чтобы всегда иметь отговорку. Чтобы было что-то, что меня остановит и не даст сделать шаг навстречу опасности.

Навстречу себе.

Я внутренне рассмеялся. Он был последней каплей здравого рассудка, и теперь она меня покинула.

Двери закрываются, диктор произносит это, но я только догадываюсь, слова сливаются в невнятное бормотание, переходящее в молитву.

– Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!».

От кого?

Черт…

– Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень…

Постарался отрешиться от всего. Все же здесь не место живым, и я замерзаю, покрываясь ледяной коркой. Хочется спать. Не могу. Кто-то смотрит прямо мне в душу.

Вскинул голову вверх.

Прямо мне в глаза глядел худощавый мужчина с длинными почти белыми волосами, собранными в хвост. На пястье у него была изображена птица, расправившая крылья. Я помню этот знак и лицо. Помню его.

Бах. Выстрел из пистолета.

Родион Соболев. Контролер.

Он улыбнулся и достал из сумки рулончик с бумажными билетами. Оторвал один.

– Ты похож на них, – он чуть склонил голову с противным хрустом. – На Владлена, на Агату, на него.

О чем он говорит? Да, я похож на молодых бабушку с дедушкой, но больше на мать и немного на отца. Наверное, все дело в том, что Агата близняшка моей матери. Отрешенно качаю головой. И… Он ведь сейчас меня убьет. Но мне почему-то не страшно. Это же друг деда, а значит, мне будет не больно.

Протянул руку, ожидая, что сейчас он отдаст билет мне, чтобы я катался в этом поезде вечно. Сегодня в нем нет Верочки. Не знаю, хорошо это или плохо. В одном я уверен – я хочу, чтобы она жила.

– Первый раз, – Соболев разжал пальцы и билет начал планировать вниз, точно последний лист на ветру. Чем ближе он к полу, тем больше становится, распускаясь как сухой цветок лотоса, опущенный в чай.

Я неотрывно смотрел на него, но так и не заметил, когда билет стал фотографией. Той самой, которую мне показывало отражение. Все люди на ней, кроме одного зачерпнуты.

Кто этот человек? Я нахмурился.

Что? Это я?!

Соболев кивнул в такт моим мыслям и исчез, а я видел себя, бросающего снимок под поезд.

***

Спустя 20 с чем-то лет.

Покачал головой, вытянув руку с фотографией вперед. На ней были запечатлены люди, которых больше нет. Улыбающиеся, веселые. Я же видел только красные кресты. Порой мне кажется, что они вытесаны на моих глазах. Куда бы я ни пошел, я вижу только мертвецов.

Усмехнулся и разжал пальцы. Снимок полетел вниз, на пути. Там ему и самое место. И мне тоже…

Сейчас пройдет призрачный поезд, из него выглянет Соболев и протянет мне руку. Он наверняка уже почти выцветший – его время уже на исходе. Секундное желание мести сделало его контролером, но теперь контракт почти истек. А значит, поезду нужен новый симбиот. Без него эта сущность просто погрузится в сон до следующего прихода продавца кошмаров, который заставит его пробудиться.

В поезде будут сидеть люди, а я попытаюсь найти тех, кого знал. Но… От них уже ничего не осталось.

Верочка больше не просит ее спасти.

Девушка с изуродованным лицом, прикрытым кроличьей маской, мужчина с удавкой на шее, толстяк, который считает, что не стоит ждать тех, кто вовремя не вернулся домой, Верочка с раскуроченной грудью.

Она даже так была очень красивой.

Это ты виноват! Ты!

Тебе никого не спасти.

Я это знаю. Я во всем виноват. Просто те поцелуи были слишком сладкими и болезненными. Даже удар был бы нежнее.

Почему же она меня не ударила?

Эпилог

Агриэль посмотрел на старика, который вспоминал свое прошлое. Это отнимало у него очень много сил, а потому он не мог долго фокусироваться на подобных мыслях.

Старик провалился в сон и теперь мерно похрапывал, периодически морщась от боли или воспоминаний. Сложно сказать. Демон облизал пальцы с длинными ногтями, покрытыми черным лаком, и допил остывший чай одним глотком.

Чай, и правда, хорош. Приятен. Только ради него можно выполнять просьбы Александра, пусть и не положено. Все