Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

всё это оказалось одной лишь видимостью, обманом: не было у него ни силы, ни власти, ни положения, ни богатства.

Когда Василий Шуйский осадил в Туле Болотникова, Урак привёл по его указу туда арзамасских татар и там встретился с Зорбеком. И там же, под Тулой, они и решили уйти в Крым – просить у хана милости.

Эта мысль зрела у Урака давно. И наконец представился случай выполнить задуманное. Шуйский послал его карательным походом на отложившиеся городки. Он выжег и разграбил Крапивну, окрестные с ней сёла и ушёл с двумя сотнями татар в Азов. Вскоре там появился и Зорбек, он тоже сбежал от Шуйского. В Азове они простояли месяц.

– Ну, Урак, ты как хочешь, а я в Осторохань, к отцу. Там надёжнее. Пойдём вместе? Поможем ему сбросить Тинехматовых собак… Иштерек лижет зад московскому!

– Нет, Зорбек, дальше пойдёшь один. Я в Крым, к хану.

– Пятки лизать крымскому?

– Я никому не лизал! – гордо вскинул голову Урак и гневно посмотрел на брата. – И Селамет-Гирею не буду! И турскому!

– Хм! – ехидно хмыкнул Зорбек.

– Поди прочь! – вспылил Урак, увидев его ухмылку. – Изрублю, пёс!

– Ладно, мы ещё встретимся, расскажешь, как примет Крым!.. А кланяться – придётся! Нет силы у больших ногаев! Все топчут их! Малые и те сильнее! Дед не справился с ними! А ты?!

– Шакал!.. – взбесился Урак, понимая, что Зорбек прав и ему уже ничего не остаётся, как только таскаться по дворам: то ли пристать опять к московскому, то ли к крымскому, а может, податься в Польшу или ещё к кому-нибудь, в те же Кизылбаши – служить шаху Аббасу. Его везде примут. Воины всем нужны. И везде он будет поднимать других на войлочном ковре, но никогда и нигде не поднимут его.

В тот день Зорбек ушёл со своим отрядом из Азова в Астрахань. А Урак, поколебавшись, двинулся с ногайцами в Крым. Но до него он не дошёл. По дороге он попал в белгородские улусы Кантемира. Мурза женил его на своей юной дочери, и Урак застрял у него на целый год.

На Русь он вернулся с Джанибек-Гиреем. Калга опустошил приокские волости и поспешил с богатой добычей обратно в Крым. Урак же встретился с Ураз-Мухаммедом и остался у него зимовать в Тушинском лагере. Тот назвал его побратимом, представил «царику». И вот, когда «царик» сбежал из Тушино в Калугу, они вместе отправились под Смоленск, к королю, с посольством Стадницкого. Урак увязался за Ураз-Мухаммедом, даже не задумываясь, что из этого выйдет…

И вот сейчас он возвращался из-под Коломны с обозом саней, нагруженных шубами, кафтанами и сукном. Везли они зерно и фураж для коней, гнали скот, пахоликов и купцов для обмена на деньги.

У стен Калуги его отряд остановился.

– Тутай, это в стан! – показал Урусов на обоз. – Не трогать до моего прихода. Кадырбек, полон к государю – отдарим за пахоликов! – скривил он в усмешке рот, из-под чёрных усов блеснули зубы…

Натура взрывчатая, непостоянная бродила в нём.

Обоз с добычей повернул к татарской слободе. Урусов же с Кадырбеком погнали пленных в город.

– А-а, наш славный князь, наш верный холоп! – встретил его в палате восклицанием Димитрий; он видел из окна суету с пленными во дворе. – Отличился! Хвалю за службу!

Палата была заполнена ближними царя. Они сидели за обильным столом с возбуждёнными раскрасневшимися рожами. При появлении Урусова они замолчали, хотя только что он слышал через дверь громкие голоса шумно пьянствующих сотрапезников.

Кланяясь Димитрию, Урусов краем глаза заметил среди них Трубецкого, Алексашку Сицкого и приметную фигуру дьяка Петьки Третьякова.

– Рад служить, государь!

– Вот так бы давно! Я не сердит – старое прощаю, в милости будешь!

Димитрий подошёл к нему, по-приятельски обнял, подвёл к столу:

– Садись, князь, заслужил!

– Государь, впредь доволен будешь холопом своим, Петрушкой! – наклонил голову Урусов в знак смирения.

– Вот это иной сказ! А то чуть что не по тебе – сразу рубить башку! Ты это брось! – резко сменив тон, строго сказал Димитрий ему. – Так ты изведёшь мне всех мурз!

Довольный тем, что неробкого десятка ногайский князь стал как шёлковый, он расхохотался:

– Ха-ха-ха! А здорово ты его!.. Но Келмаметку не трогай! Мой человек! По гроб верен будет! Не то что иные! – зло погрозил он кому-то кулаком. – Знаю, в него метил!

– Не верь ему, государь! – вдруг подскочил к ним Петька, которого Урусов как-то и не заметил в тёмном углу комнаты. – Обманывает он! Эх ты – дурачок! – потряс он шутовским колпаком на голове.

Благополучно закончившаяся история с Урусовым подняла настроение Димитрию, и он мягко оттолкнул от себя шута:

– Тебя Бог наказал, а ты туда же – к людям!

– И тебя тоже – наследство отнял! И ещё накажет!..

Петька скривил гримасой рот и боязливо отскочил в сторону, опасаясь всё же угодить под его горячую руку.

– Что ты не поделил с тем мурзой – твоё дело, – сказал Димитрий Урусову, отвернувшись от шута. – Только моих не трогай. За верность же велю выпустить твоих мурзишек. Из-за тебя, глупца, всё ещё мёрзнут за караулом… Исайка! – зычно крикнул он подьячего, который торчал всегда за дверью на случай его неотложных государевых дел.

И тут же в палату вошёл неказистого вида человек с большим умным лбом, с пробором, смазанным маслом, и с подчёркнутым выражением на лице служить государю. Из-за уха у него выглядывало гусиное перо, в руках он держал справную чернильницу и лист бумаги, а в выразительно согнутой фигуре припас подобострастный поклон: «Слушаю, государь!»

– Садись пиши указ освободить Урусовых людишек, что сидят по тюрьмам!

– Государь, позволь слово молвить, – обратился к нему Трубецкой.

Димитрий недовольно поморщился:

– Говори, коли есть что!

– Не дело так! Если виноваты – наказать! Чтобы смирны были! И на память другим!

– Князь, князь! – с сарказмом протянул Димитрий. – Сейчас мне нужны татары и турки!.. Престол помогут вернуть! Наследный, Богом данный!

Он осуждающе покачал головой, недоумевая, что его советники, его ближние, не понимают этого.

– В Крым пойдёшь, – сказал он Урусову. – От меня. Помощь просить у Сеадет-Гирея. Потом – к султану, послом. По царскому указу радеть и промышлять.

– Как прикажешь, государь! – охотно ответил тот. – Рад буду голову положить за твоё дело!..

Хмель выветрился у Димитрия, и на ногах он стоял твёрдо. Скрестив на груди руки и слегка покачиваясь с носка на пятку, он постоял с отсутствующим взглядом, затем резко тряхнул кудрями и посмотрел на князей и дьяков – иронически, зло. Он снова был прежним, он снова стал самим собой. И его ближние почувствовали это, подобрались, как гончие перед травлей.

– Завтра пойдёшь со мной в поле! – приказал он Урусову. – На зайцев!