Театральная история - Артур Соломонов

Это едва не рассмешило отца Никодима. Но взглянув на лица родственников покойного, на гроб с мертвым телом, он мгновенно изгнал даже подобие веселья из души. Взгляд стал наполняться скорбью. Сменилась поза – он едва заметно сгорбился. Дыхание замедлилось: ритм навевал печаль.

Прихожане отреагировали на преображение священника. Толпа дисциплинировалась, даже шепот прекратился. На отца Никодима устремились взгляды – надежда, скорбь, любопытство. Священник почувствовал, как его наполняет силой присутствие прихожан. Посмотрел на покойника – мужчина лет пятидесяти. Судя по изможденному лицу, долго болевший и умерший в мучениях. Ввалившиеся глаза. Впалые щеки. Волосы странного желтого цвета, как будто их отравили каким-то лекарством.

Отец Никодим посмотрел на Преображенского. «Он как будто в обморок собрался… Выведу его». Мелькнула мысль, что взволнованный Преображенский может проболтаться, зачем здесь собрался весь состав будущей шекспировской премьеры. Священник подошел к Сергею, погладил его по плечу, спросил:

– Что с вами? Вам нехорошо?

Сергей улыбнулся так болезненно, что отец Никодим понял: толку от разговора не будет. Было очевидно, что этот человек находится здесь без задней мысли и дальнего плана.

– Мне плохо. Я потому и пришел. К вам. А здесь…

Сергей осекся. Отец Никодим подумал, что Ипполиту Карловичу тоже сейчас несладко – страх смерти наверняка овладел им. «Господи, живут, как бессмертные, живут, как боги, а едва смерть рядом, то они так растеряны, словно это какая-то новость, словно не ожидали…»

– Вам лучше уйти. Разве нет?

– Нет-нет… Вы же сейчас надежду… Да? Надежду будете давать? На воскресение?

Отец Никодим подумал, не смеется ли над ним этот удивительный артист? Нет. Бледность Сергея, его нездоровый взгляд сомнений не оставляли: автором только что произнесенных, наивных слов может быть только страх. Он снова ласково погладил артиста по плечу и отошел.

Ипполит же Карлович тем временем глотнул еще пятьдесят грамм, закусил лимоном, скривился и увидел, как отец Никодим снова подошел к гробу. Взгляд «недоолигарха» помрачнел, и он налил себе новенькие пятьдесят, поднес ко рту, но передумал: «Так не восприму. Проповеди не восприму. Не будет потрясения», – объяснил он бокалу, почему временно пренебрег им.

Отец Никодим вдохнул церковный воздух. Взглянул на покойника и тихо, но твердо начал проповедь. И почти сразу начал воодушевляться (или пламенеть, как говорил Фома, любивший и боявшийся отца Никодима).

– Благословен Бог наш! Этими словами начинается служба отпевания усопшего. Сколько нужно веры, чтобы восславить Бога перед мертвым телом, которое будет сегодня погребено! Взгляните! Близкий человек лежит перед нами. Пройдет час, и мы положим его в землю. Но, скорбя и плача, мы все же восклицаем: благословен Бог наш! Мы говорим так, потому что знаем: гроб – не последнее пристанище, но временное жилище. Потому что мы знаем, что сейчас происходит с рабом Божьим Александром. Сейчас!

Отец Никодим остановился, чтобы всем стал ясен смысл последнего произнесенного им слова. Чтобы собравшиеся ощутили, какое богатство и сила заключены в этом «сейчас». Он только выходил на старт, еще тщеславясь, еще наслаждаясь производимым впечатлением. Но знал, что наступит момент, когда он забудет и о впечатлении, и о камерах Ипполита Карловича.

– Мы видим скрещенные руки, бездыханную грудь и глаза, закрытые словно навечно. Но сейчас, прямо сейчас, в это мгновение, которое для Александра стало вечностью, он предстоит перед живым Богом!

Снова пауза. Благоговейная тишина, которая установилась в церкви, настроила душу отца Никодима на еще более возвышенный лад. Священник видел, как преобразились лица, как потянулись люди к его словам, ища в них веры. Отец Никодим подумал: «Это ведь только слова-легионеры. А скоро в бой пойдут слова-генералы».

– Сейчас для всех, кто собрался у гроба, начинается великое испытание – испытание смертью ближнего. Его смерть может отозваться в наших душах глухим и безысходным отчаянием, она может поколебать нашу веру, она может на долгие годы лишить нас радости. Но для того мы и собрались здесь, чтобы уверить друг друга, что смерть не конец, а дверь, распахивающаяся в вечность. Так говорил мой учитель. Дверь, за которой ждет нас, каждого из нас, – наш Бог. Да, мы собрались, чтобы скорбеть, но скорбеть – ликуя! Да, мы плачем о разлуке, но слезы наши полны надежды на встречу. Ибо разлука наша – не вечна. Да, мы будем скорбеть и плакать, но не забудем ни на мгновение о том, что Христос, Бог наш, победил смерть. И я знаю, что, помня об этом, всем сердцем помня об этом, мы сможем без сомнения, без тайного гнева произнести слова молитвы: «Блажен путь, в который ты идешь сегодня, душа, ибо уготовано тебе место упокоения».

Отец Никодим словно вспомнил что-то, давно и тяжело его тревожившее.

– Я часто думаю о той страшной ночи, когда наш Бог уже умер, но еще не воскрес. Вдумайтесь, вчувствуйтесь в то, что происходило более двух тысяч лет назад с теми, кто окружал умершего Христа. И вы, знающие, что Бог воскрес, поймете, сколь светла ваша скорбь. Сколько в ней надежды. А тогда с креста снимали исстрадавшееся, бездыханное тело Христово – кто мог предположить наверняка, что этот крест станет символом торжества над смертью! Представьте – к ногам Богородицы падает тело ее Сына, с запекшейся кровью, с пробитыми руками и ногами, с лицом, застывшим в выражении бесконечного страдания. Все, кто были подле креста, на котором в страшных муках умирал Иисус, слышали его крик: «Бог мой, Бог мой, зачем ты меня оставил!» Разве не зародилось в них сомнение: кто кричит так, сам не может быть Богом!

И я часто, может быть, непозволительно часто думаю о той ночи, когда еще не подтвердилась вера тех, чьи иконы сейчас находятся в нашем храме и во всех храмах по всей земле. Там были Богородица, апостол Иоанн, жены-мироносицы и тайные ученики Христа – Иосиф и Никодим. Ведь апостолы, кроме Иоанна, побоялись быть рядом с Христом в час его пытки и смерти. Мы празднуем Пасху почти два тысячелетия, а они, могли они это представить?

Отец Никодим так взволновался, что почувствовал, как перехватывает дыхание. Остановился. Оглядел толпу. Посмотрел в глаза каждому.

– Вот что от нас сейчас требует Бог: смотреть на мертвое тело и не верить своим глазам. Что же поможет нам поверить в истинность совершающейся сейчас встречи усопшего с Богом? Нам поможет великий дар Господа. Дар воображения! Мы взглянем на это опустевшее тело, на сомкнутые веки, на бледный лик и воскликнем: это ложь! А правда – то, что свершается сейчас между тобой, Александр, и вечным Богом. То, что мы видим, – обман! То, что невидимо, – истина!

Слово «истина» отец Никодим произнес так широко и властно, и так убедителен был, когда требовал «не верить глазам своим», что стоявшие вокруг гроба люди в это мгновение поверили, что лежащее перед ними тело не вполне реально. То, о чем говорил отец Никодим, совпадало с внутренним чувством многих собравшихся: смерть неправдоподобна.

Его голос стал торжествующим: