Тайник абвера - Александр Александрович Тамоников

понимал, что приказ «расстрелять» может прозвучать в любой момент.

– Приказ был, но я перешел самостоятельно, без приказа, – наконец ответил он. – Самовольно.

– Загадками говоришь, – с угрозой произнес Буторин. – Ну-ка, поясни, что это за шарада такая.

– Я должен был перейти линию фронта в паре с другим человеком. Тоже бывший военнопленный. Усаченко его фамилия. Да только побоялся я с ним идти. Зверь он, не человек. Мне намекали кое-кто, мол, пойдешь с ним, поможешь ему перейти линию фронта, он тебя потом там же и кончит. Не нужен ты ему будешь дальше, балласт, мол, ты для него.

– И как же ты один сумел перейти? Наверное, командир пехотного подразделения на этом участке не получал приказа пропустить тебя, оставить при отходе?

– Получил, – тут же возразил Рябов. – При мне ему приказано было. Только день и время не указали. Просто предупредили. Ну, я и рискнул сам, мол, приказано сегодня. А там такая катавасия началась, что ему не до меня стало. Так и остался я.

– А это что? – Буторин стал разворачивать свертки, в которых действительно оказались деньги – советские и немецкие марки и еще несколько женских золотых украшений. – С кого снял?

– Не я, правда! – горячо заговорил пленный. – Христом богом клянусь, не я снимал! Украл я это у одного курсанта, когда готовился перебежать.

– Бога вспомнил! У-у, Иуда! – проворчал за спиной солдат с автоматом, и Рябов невольно втянул голову в плечи.

– Цель перехода? – потребовал Буторин. – Какое задание вы должны были выполнить?

– Правда, не знаю, – Рябов сложил руки на груди и с мольбой посмотрел на майора. – Усаченко старшим группы был, ему приказ давали. Я знаю, что должны мы были в Псков пробраться, встретиться с немецким агентом, который там осел. Что сделать надо, я не знаю. Знаю, что немцы, когда отступали, чего-то там не успели. Надо завершить.

– Взорвать?

– Может быть, – вздохнул Рябов. – Нас с Усаченко готовили в одной группе на минеров. Диверсии, минирование…

Снаружи послышался шум приближающегося автомобиля, и через несколько минут в блиндаж вошел особист Осмолов. Старший лейтенант обошел стоящего навытяжку диверсанта, осмотрел его с ног до головы и одобрительно улыбнулся.

– Ну вы даете, товарищ майор! Значит, оправдалась ваша догадка? В одиночку его тепленьким повязали!

Шелестов попросил задержаться своих оперативников, когда прибежал посыльный и доложил, что майор Буторин возвращается с новостями. Майор так и просил передать: «С новостями». Оперативники переглянулись, а Коган пошел ставить чайник, решив, что Буторин возвращается голодный, продрогший и уставший. Но тот вошел в дом бодрым шагом, по его лицу не было заметно, что он провел бессонную ночь в засаде на ветру. Правда, от кружки горячего крепкого чая он не отказался.

За столом, когда вся группа собралась вокруг него, Буторин обстоятельно рассказал о всех событиях этой ночи и, главное, утра. Оперативники опять переглянулись. Значит, интересует врага все же Псков, пусть и освобожденный.

– Диверсия? – задумчиво произнес Сосновский. – Готовились, но пришлось так быстро драпать, что не успели привести в исполнение свои планы?

– Значит, поэтому из курсантов «Абвергруппы-104» и сформировали батальон, – уверенно заявил Буторин, – именно поэтому он активно имитирует боевые действия, а сам, по сути, только пытается торчать в районе передовой, чтобы переправить своих агентов в Псков через линию фронта. Сложная какая-то схема, но теперь нам хоть что-то понятно.

Шелестов посмотрел на Сосновского, тот сидел и рисовал карандашом на листке разные рожицы. Коган перехватил взгляд командира и уставился на друга.

– Миша, ты что? – спросил он. – Есть идея?

– Да нет, я просто… – Сосновский вздохнул, бросил на стол карандаш и откинулся на спинку стула. – Подумалось. Понимаете, ребята… Судя по тому, как упрямо абвер пытался вернуть своих агентов в Псков, готовилось что-то очень опасное. Вы учтите, что после целого ряда провалов с февраля 1944 года абвер подчинили СД. Точнее, оставшиеся, не расформированные его структуры и школы. А ведь в Пскове было и подразделение СД, но занимается этой операцией все же разведшкола абвера. Он – как структура СД, но все же остается на службе интересов вермахта. И, судя по тому, что Псковом сейчас интересовался именно абвер, акция готовилась по линии армии против Красной Армии в ее тылах. СД диверсиями не занимается, если только это не политическое убийство и не покушение на лидера государства или кого-то из ведущих ученых. Значит, диверсия готовится против Красной Армии или же она касается ее тылов. Что-то, что может остановить, парализовать, затормозить наше наступление в Прибалтике.

– Согласен, Михаил, – кивнул Шелестов. – А оборвалась у них тут какая-то цепочка. Есть человек, который знает, где и как ее восстановить, но нет исполнителей в Пскове. У них тут есть агент, к которому рвутся диверсанты, чтобы получить карту, схему, узнать точку приложения. А сам агент в Пскове не может найти людей для выполнения задания.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел старший лейтенант Осмолов. Лицо у него было не то встревоженное, не то довольное. Учитывая, что и он провел бессонную ночь, сразу понять, с чем пришел особист, было невозможно.

– Что-то с Рябовым? – насторожился Буторин.

– Нет, товарищ майор, с ним работают. Тут другое. Позвонил майор Капитонов из СМЕРШ 196-й стрелковой дивизии, просил передать вам, товарищ подполковник, что в районе Руйиены перешли через линию фронта двое диверсантов и добровольно сдались нашим красноармейцам. Русские в немецкой форме.

– Двое? – удивился Шелестов. – А вот это уже интересно. Не первый раз они пытаются заслать к нам в тыл пару диверсантов, и мы то трупы получаем, то только второго, который ничего не знает. А тут сразу двое! Неужели, наконец, повезло?

– Или просто совпадение, – проворчал Коган.

Шелестов оставил Буторина работать с пленным Рябовым. Возможно, он все же знал больше, чем сказал. Пусть не о том, чего от них ждало командование в Пскове, а об обстановке в батальоне, а до этого – в разведшколе, пока она базировалась в Пскове. Это тоже помогло бы группе Шелестова разобраться, что здесь происходит.

Латаная и перелатаная «эмка», которую выделили группе в штабе дивизии, оказалась ухоженной машиной. Наверняка водитель, который ездил на ней, с сожалением отдавал ее в незнакомые руки. Шелестов хорошо знал, что опытные водители относятся к технике как к родной: очеловечивают, приписывая машине черты характера, знают ее норов. И были уверены, что в чужих руках машину обязательно ухайдокают, не будут чужие люди беречь ее так, как водитель.

Сосновский сел за руль, завел мотор, прислушиваясь к его работе, одобрительно кивнул. Ехать им было недалеко, но это по меркам