Весь мир театр - Борис Акунин

В следующий раз он появился в театре пятого ноября, всубботу – когда Элиза должна была дать ответ Шустрову. Хоть и боролся с собой,но все-таки пришел. Какой она будет в этот день? Смутится из-за его прихода илинет? Горькое стихотворение про любовь гейши лежало в кармане. Эраст Петровичсочинил танку ночью, терзаясь бессонницей.

Но вручить не успел. События пустились вскачь, когда взрительный зал ворвался старый знакомый, персонаж из прежней жизни.

Сеня сильно изменился, Фандорин даже не сразу его узнал. Превратилсяв бойкого молодого человека европейской наружности, путающего русские ифранцузские слова, а все же в повадках нет-нет да проскальзывал полууголовныйхитровский подросток, с которым Эраст Петрович когда-то пережил одно из самыхмрачных приключений своей сыщицкой биографии.

По дороге на Пречистенку, под рев мощного двигателя«бугатти», немного поговорили – верней, покричали.

– Как получилось, что вы занялись кинематографом? И почемустали Симоном? – спросил Фандорин.

– Ой, Эраст Петрович, сильвупле, говорите мне «ты», какраньше. Я с вами и с господином Масой все эти годы разговаривал. Когда не зналкэ фэр, всегда вас спрашивал. Мысленно. А вы репондируете: «Делай, Сеня, так».Или, висеверса: «Не делай этого, не будь кретен».

Он трещал без умолку. Видно было, что ужасно рад нежданнойвстрече, даже на время забыл о горестном событии. В этом Сеня совсем неизменился. Он и раньше не умел долго унывать.

– «Симон» я стал, потому что француз не может «Семён»выговорить, язык у него по-другому выворачивается. А синема полюбил, потому чтоничего лучше на свете нету. Как первый раз увидал «Из пушки на Луну», сразупонял: вот он, мой шмен дан ля ви, «жизненный путь» по-русски!

– М-мерси, – поблагодарил Эраст Петрович за перевод.

– Де рьен. Пошел я прямо к великому мьсе Мельесу. Говоритьпо-ихнему еще толком не умел, смех и грех. Вузэт жени, говорю. Жё вё вuвp емурир пур синема.[6] На бумажке написал, нашими буквами. Наизусть выучил. Абольше ни гу-гу.

– А больше ничего и не надо. Всё главное сказано. У тебя сранних лет были незаурядные п-психологические способности.

– Потом ушел от Мельеса. Старик начал терять флэр, отстал отжизни. Сейчас для синема главное что? Размах! Вот у Гомона размах. В прошломгоду мы с ним в Париже электротеатр загрохали на три тыщи четыреста мест! Но вкомпаньоны Гомон меня не взял, и я ушел. И потом, тесно во Франции. Все локтямипихаются. Настоящие дела можно делать только у вас в России. Если ты энержик.

Держа одну руку на руле, а другой размахивая, он глянул наФандорина, приподнявшего бровь на «у вас в России». Но Сеня понял удивлениенеправильно. Принялся объяснять:

– «Энержик» – это когда все время ревальвируешь. Самоеглавное качество для успеха. Без других качеств можно обойтись, без энержик –никак. У вас тут умных много, трудящих много, даже честные попадаются. Носонные все, квелые. Придумал что-нибудь толковое и сидит себе на заднице, какмедведь. Провернул хорошую сделку – и скорей отмечать. А надо быстро, быстро,санзарет. Человек-энержик, даже если не шибко антелижан, башковит, десять разспоткнется, одиннадцать раз вскочит и все равно умного, но квелого перегонит. Увас тут, я смотрю, все разговоры про революсьон, либерте-эгалите. А России нереволюсьон, России надо скипидару под хвост, чтоб бегала шустрей.

На последнем слове Сеня-Симон поперхнулся, пригорюнился.

– Шустров Андрюша – вот это был жени. Я не в смысле «жених»,а в смысле, как это…

– Гений.

– Да, гений. Каких бы мы с ним тут дел наворотили! Если б небаба-змея. Такие, как Андрюха, они только с виду каменные, а сами жуткопасьоне, трепетные. Каменное сердце, если раскалится, а на него ледяной водой,оно – хрусть! и трескается.

– Красивая м-метафора, – сказал Эраст Петрович инепроизвольно потер левую половину груди. – Но чтобы про «бабу-змею» я от тебябольше не слышал. Госпожу Луантэн я никому оскорблять не позволю. Это раз. Аво-вторых…

Он хотел присовокупить, что Элиза тут скорее всего ни причем, но запнулся. Теперь, после новой смерти, Фандорин уже ни в чем не былуверен.

Симон понял заминку по-своему. Вновь позабыв о печальном,хитро подмигнул:

– Сразу бы сказали. Вы, я гляжу, все такой же. Фам-фаталямиувлекаетесь. Только фамилию зачем-то поменяли. Мне Андрюха уши прожужжал:Фандорин, Фандорин, будет нам фабюль сочинять, а я и знать не знаю, что это вы.Кстати, звучит неплохо: Фандорин. На «Фантомас» похоже. Вот бы про кого фильмуснять! Не читали? Настоящая литература, не Эмил Зола и не Лев Толстой. Сила! Вглавной роли можно господина Масу попробовать. Это ведь он «японец Газонов»? Ятолько сегодня понял. Господин Маса и по стенам лазить может, и ногами по мордебить, и всякое-разное. А что косоглазый, неважно. Фантомас всегда в маске. Онжени злодейства!

И стал взахлеб рассказывать про какого-то воротилупреступного мира, героя модных романов. Эраст Петрович знавал подобныхсубъектов и в жизни, поэтому слушал не без интереса, но гоночное авто ужевлетало в один из пречистенских переулков. С визгом затормозило подле нарядногоособняка, вход в который охранял полицейский.

Приехали.

Следователь был незнакомый, некто капитан Дриссен, изканцелярии обер-полицмейстера. Смерть миллионера – дело серьезное, некорнетишка какой-нибудь. Скромному служаке вроде Субботина не доверили.

Офицер Фандорину не понравился. Таких пронырливых, сладких свышестоящими и грубых с низшими, в полиции всегда хватало, а в последние годыэтот типаж расплодился повсеместно. Про Эраста Петровича капитан, разумеется,слышал, поэтому разговаривал сахарно. Всё показал, все разобъяснил и дажесобственные умозаключения доложил, о чем его не просили.

Умозаключения, если коротко, сводились к следующему.

Как установлено опросом свидетелей, покойный был уверен, чтоэтот день станет счастливейшим в его жизни. С утра он собирался ехать с визитомв гостиницу «Лувр» к своей невесте, известной артистке Альтаирской-Луантэн,дабы надеть ей на палец обручальное кольцо.

– Кстати, где оно, господин Симон? – прервал доклад Дриссен,воззрившись на Сеню не сахарно, но грозно. – Вы схватили его и убежали, а сменя спросят.

– Ерунда, – мрачно махнул рукой парижанин. В доме погибшеготоварища он весь сжался и только вздыхал. – Если что – возмещу. Па де проблэм.