Весь мир театр - Борис Акунин

Она приоткрыла дверь – и остановилась. Вдали, под сценой, нарежиссерском столике горела лампа. Кто-то стоящий спиной резко обернулся наскрип. Силуэт был высок, широкоплеч.

– Кто это? – с испугом вскричала Элиза.

– Фандорин.

«Вот что за сила потянула меня сюда! – пронзило Элизу. – Этосудьба. Это спасение. Или окончательная гибель – теперь все равно».

Она быстро пошла вперед.

– Вы тоже ощутили зов? – с трепетом проговорила она. – Васпривел сюда инстинкт?

– Меня привела сюда химия.

В первый миг Элиза удивилась, потом поняла: это он овнутренней химии, химии сердец!

Только голос у Фандорина звучал не так, как следовало бы. Невзволнованно, а озабоченно. Приблизившись, Элиза увидела, что он держит в рукахраскрытый журнал.

– С-смотрите. Этого вчера не было.

Она рассеянно взглянула на страницу с сегодняшним числом.Наверху размашисто написано: «До бенефиса четыре единицы. Готовьтесь!»

– Да, не было. Я ушла последней, после полуночи. – Элизапожала плечами. – Но почему вас заботит эта затянувшаяся глупая шутка?

«Какие глубокие у него глаза, – думала она. – Вот бы онсмотрел так на меня всегда».

Фандорин тихо сказал:

– Там, где убивают, не шутят.

Эти слова у Эраста Петровича вырвались сами – он еще непришел в себя, так неожиданно она здесь появилась. Но Элиза, слава Богу, нерасслышала. Переспросила:

– Что?

– Ничего. П-пустое…

И подумал: мне вредно смотреть на нее вблизи. Симптомыболезни усиливаются. Анализ-экстрактор он спрятал за спину, чтоб не вдаваться вобъяснения. Хотя каким-то образом оправдать свое присутствие все-таки придется.

Что у нее за взгляд! Посмотри такими глазами любая другаяженщина, можно было бы не сомневаться: любит всей душой. Но это актриса…

Единственный раз она проявила неподдельность чувств – когдаупала в обморок при известии о гибели жениха. Острая боль пронзила в тот мигсердце Фандорина. Выходит, за миллионера Элиза собиралась не по расчету, а полюбви?

Эта мысль терзала его потом весь день, мешаласосредоточиться на деле. В конце концов он совершил недостойный поступок.Поздно вечером позвонил в «Метрополь», предварительно справившись у Штерна,какой номер занимает Элиза, и вонзил шпильку: прочитал язвительную танку. Смыслпятистишья был очевиден: грош цена вашей любви, мадам; быть может, в следующейжизни из вас выйдет больше проку.

Она отвечала ему совершенно неживым голосом. Изображала,будто ей всё нипочем, даже смеялась, но ввести его в заблуждение не смогла.Если уж такая артистка не способна скрыть своего горя, значит, оно велико.Зачем тогда было отвечать Шустрову отказом? Воистину душа актрисы темна, словносумрачное засценье.

Фандорину стало стыдно, он дал себе слово оставить Элизу впокое. И последующие дни держался поодаль. Лишь вчера вечером вынужденнопоказался ей на глаза, но близко не подходил.

Вчера не придти в театр было нельзя. Этого требовалиинтересы расследования.

Смерть Шустрова была, кроме прочего, очень сильным ударом пофандоринскому самолюбию. Версия, на которую он потратил столько времени и сил,лопнула. Мистер Свист мертв; Царь находится по ту сторону Атлантики. Бандамосковских барышников более не существует и к гибели миллионера иметь отношенияне может.

В том, что это никакое не самоубийство, Эраст Петрович почтине сомневался. Не того склада человек Шустров, чтобы из-за несостоявшегосяжениховства накладывать на себя руки. Но следовало побывать на месте трагедии илично все проверить, а потом уж предаваться самобичеванию, приводить в порядоквзбудораженные чувства и перепутавшиеся мысли.

– Едем на Пречистенку, – сказал он «мсье Симону», когда дамызахлопотали над упавшей в обморок Элизой. – Я должен это увидеть.

Маса выразительно посмотрел на господина, наткнулся наничего не выражающий взгляд, вздохнул и отвернулся.

Так и не наладил Эраст Петрович отношений с товарищем послевозвращения из Европы. Узнав о предстоящем замужестве Элизы, Фандорин явилсядомой в Сверчков переулок мрачнее тучи. Говорить ни о чем не хотелось. Да инечем было хвастать. Ведь взять Царя не удалось. Операция с самого начала шланескладно, закончилась провалом, а виноват был сам Эраст Петрович. Если б онвзял в Сокольники не бестолкового Жоржа, а Масу, исход получился бы совсеминой.

– Отстань, – сказал Фандорин слуге. – Никаких вопросов.

И японец, естественно, оскорбился. Мало того что господинисчез почти на две недели, ничего толком не объяснив, но еще и рассказывать нехочет? Такого за тридцать три года не случалось ни разу.

– Тогда я вам тоже ничего рассказывать не буду! – объявил Маса,явно имея в виду Элизу и свои с ней отношения.

– Да уж, пожалуйста.

Фандорин и не желал ничего слушать про богатую любовнуюжизнь госпожи Альтаирской-Луантэн. Пускай с кем хочет целуется-милуется, закого хочет выходит замуж. Ее дело.

В общем, рано понадеялся Эраст Петрович на выздоровление. Нанего вновь накатила хандра. Исключительно чтобы отвлечься и чем-то занятьмысли, на следующий день он съездил в театр и сделал то, что собирался:просмотрел хулиганские записи в «Скрижалях».

Их на тот момент было три.

От 6 сентября: «До бенефиса восемь единиц. Одумайтесь!»

Потом на второй странице октября, просто: «До бенефиса семьединиц.»

И самая свежая, под датой 1 ноября: «До бенефиса пятьединиц».

Буквы крупные. Почерк один и тот же. Написано химическимкарандашом.

Очевидная бессмыслица. Кто-то из актеров развлекается –видимо, чтоб подразнить режиссера и послушать, как тот будет орать.

Эраст Петрович еще раз перелистал «священную книгу», чтобыпроверить, не пропустил ли он запись про шесть единиц, но ее не было. Тогдарассердился, отложил журнал. Шутка была не только глупая, но и небрежная.Внимания эти письмена не заслуживали.