Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

Я чувствую, что Боря уже говорит, что “эта сука (т. е. я) не может тоже, как и все, написать по делу”. Но я действительно не занимался делами. Я хочу сначала поехать, сделать работы, устроить выставку или там, или здесь. Без картин разговаривать бесполезно, а фотографии не продашь. Одновременно с выставкой делается реклама. Если выставки проходят хорошо, то Маршан может заключить договор (они бывают самого разного характера – все покупает, платят зарплату и комиссионные с продажи и т. п.). Но все это можно делать, только имея готовые работы. Ребята, скоро напишу вам подробно оттуда.

Уже 5 часов утра, а мне вставать в 8, ехать в аэропорт.

Целую всех вас крепко.

Привет всем знакомым

Лева

К этому могу только вспомнить смешную деталь, о которой стало известно значительно позже из разговоров с Левой. По его словам, одним из важных для себя визитов в Париже была заранее намеченная встреча с Надей Леже, женой знаменитого художника Фернана Леже, в надежде на ее помощь.

Когда в Москве мы обсуждали наши нехитрые связи, которые могли бы помочь человеку, оказавшемуся в эмиграции на Западе, то одним из первых имен в этом списке значилась Надя Леже, известная парижская дама и патронесса, помогавшая русским эмигрантам. Встречаясь с ней в Москве, Лева пробовал намекнуть, что в скором времени тоже может оказаться в подобной ситуации. Тогда она оставила это без внимания, вероятно думая, что известные московские художники не бедствуют. По рассказу Левы о встрече с ней в Париже, когда он предстал перед ее очами, она в ужасе всплеснула руками и воскликнула:

– Боже мой, Лева, что вы наделали? Зачем вы сюда приехали? Ничего, я поговорю в советском посольстве, и вам помогут вернуться обратно!

Попасть в более абсурдную ситуацию Лева не мог себе вообразить.

Живя в Москве, я смутно представлял себе, как существуют в Израиле Лева и Красный. Знал только, что у Левы была выставка, которая не дала финансового результата. Свои последние деньги, вырученные от продажи старого автомобиля, Лева потратил на рамки для картин.

Мы с Беллой впервые выехали за границу в 1977 году по приглашению Марины Влади и Володи Высоцкого. Впечатлениям от парижских встреч с ними и пребыванию в прекрасном Париже посвящена отдельная глава этой книги. Но когда мы оказались заграницей, первым движением моей души было позвонить в Израиль Леве. В то время люди, прощаясь перед отъездом на Запад, не верили, что встретятся когда-нибудь снова.

Денег у нас с Беллой не было, а как только мы оказались у кого-то из знакомых, я попросил разрешения позвонить в Израиль по номеру, который я бережно хранил. Мне ответил дядя Левы Бенджамин. Это был голос старого еврейского человека, который обстоятельно записал мое имя и фамилию, чтобы сообщить Леве. Я попросил передать Леве, чтобы он мне перезвонил. Дядя Бенджамин, сделав значительную паузу, спросил с сильным еврейским акцентом:

– А кто будет платить?

Эта фраза произвела на меня сильное впечатление: я в мгновение ока понял, как трудно живут люди в этой стране. За мимолетным ощущением стояла правда жизни, от этого нельзя было отмахнуться. Конечно, Лева мне вскоре перезвонил, и я был искренне рад услышать его голос, возникающий из небытия. По телефону мы быстро оценили неожиданную ситуацию с нашим приездом в Париж. В дальнейшем мы уже перезванивались, и я писал короткие письма Леве не только из Парижа, но и из Штатов, куда мы с Беллой вскоре отправились.

Перебравшись, наконец, из Израиля в Штаты, на первых порах пребывания в Нью-Йорке Лева был удачлив и стал владельцем прекрасного лофта. Причем деньги на это были взяты в долг. И пришла пора расплаты. Надежда на то, что за это время удастся что-то продать из своих работ, не реализовалась. И, как ни грустно, Леве пришлось расстаться с мастерской. Причем лофт он продал дороже, чем купил, и это дало ему возможность острить, что он стал не единственным русским нового поколения, кто сделал в Америке бизнес. Но это был грустный юмор, потому что даже во сне трудно себе представить, какие сейчас цены на помещения в этом районе Нью-Йорка.

За время нескольких моих приездов в Нью-Йорк в городе происходили серьезные изменения и ранее казавшиеся неприглядными районы города вдруг становились модными и процветающими. Так было с Сохо и Гринвич-Вилледж. Как раз там и была расположена эта мастерская. Площадь там резко дорожала, и в дальнейшем Лева мог бы стать богатым человеком.

Мы всегда встречались в ресторане “Самовар”. Он стал настоящим центром русского Нью-Йорка и был ориентирован на элиту. Недаром его акционерами были Миша Барышников и Иосиф Бродский, с которыми Роман очень дружил.

Лева посещал “Самовар” примерно дважды в неделю. А когда мы с Беллой приезжали в Нью-Йорк, то чуть ли не каждый день. Здесь отмечали ее день рождения в 1987 году. Тогда, 10 апреля, Роман закрыл двери ресторана для широкой публики, и гостями стали только приглашенные. Среди друзей можно было разглядеть Эрнста Неизвестного, Семена Окштейна, Андрея Вознесенского (тогда находившегося в Штатах), Таира Салахова, Азария Мессерера с женой и других.

Лева Збарский старался помочь Роману сделать ресторан еще более притягательным для публики, и в связи с этим возникла идея устроить на втором этаже здания сигарную комнату. Архитектурно-художественно “Сигаррум” должен был решить Лева. Он отнесся к этой задаче чрезвычайно ответственно и придумал строгое оформление зала, где основную нагрузку несли лампы, сделанные из самоваров со смонтированными на них абажурами. Это была целая эпопея, длившаяся больше года: Лева вникал во все строительные детали и добивался идеального качества работы. Все перипетии строительства живо обсуждали за столиком в присутствии многих завсегдатаев.

В “Самоваре” Лева пользовался неограниченным кредитом и мог заказывать, что хотел. Но хотел Лева чрезвычайно мало: одну или две рюмки водки и бефстроганов. Поскольку Лева всегда был свеж и элегантно одет и нес в себе заряд дружелюбного азарта спорщика, завсегдатаи знали его и всегда радостно приветствовали. Смельчаки, вступавшие в полемику, изначально знали, что будут посрамлены железной логикой Феликса-Льва Збарского. Именно так полностью звучало его имя. “Железный Феликс” – в душе его не было сантиментов.

Я бывал в Левиной нью-йоркской квартире. Он жил тогда неподалеку от Красного на пересечении Коламбус-авеню с 90-й улицей в доходном доме на 9-М этаже. Это была маленькая однокомнатная квартирка, обставленная с присущим Леве вкусом. В то время у Левы была собака Лида – колли, которую Лева нежно любил и регулярно выводил гулять. Жил Лева отшельником и держал себя исключительно достойно всегда и везде. И дома, и в ресторане, и в колледже, где он преподавал дизайн. Коллеги относились к нему с большим уважением, а студенты любили. Все эти годы Лева рисовал городские пейзажи Нью-Йорка. Рисовал на рулонной бумаге по частям, перекатывая рулон. Эти работы Лева мало кому показывал, потому что не участвовал в выставках и не имел отношений с галеристами.

Я думаю, что все то, что делал Лева Збарский, заслуживает пристального внимания и когда-нибудь люди оценят и воздадут должное этому художественному подвигу.