Bella Германия - Даниэль Шпек

– Но как ты, рабочий, можешь голосовать за христианских демократов? Ты же сам себе копаешь могилу!

– Потому что твои коммунисты безбожники, – отвечал Энцо. – Ты же сам их видел, этих студентов. Они не работали ни дня. А как они обращались с той малышкой! Для них нет ничего святого. В Советском Союзе таких отправляли в ГУЛАГ. Ты знаешь, что такое ГУЛАГ?

– Откуда ты все это знаешь, из газеты «Бильд»? За всю жизнь ты не прочитал ни одной нормальной книги. Ты и говорить-то по-немецки как следует не умеешь, хотя живешь здесь больше двух лет.

Энцо вырвал из его рук Маркса:

– Вспомни, куда завели студентов твои книги. Хочешь кончить как они, да? Это же отрава, яд! Читал бы ты лучше свои учебники, математику, физику, билогию… то, что действительно пригодится тебе в этой стране.

Энцо швырнул Маркса в стену. Винченцо поднял книгу и бросил отцу в лицо. Джульетта закричала:

– Немедленно прекратите! Вы что, с ума посходили?

Ее вмешательство возымело действие. Энцо взял себя в руки. Винченцо выбежал из комнаты. Джульетта заплакала.

Подобное повторялось почти каждый вечер. И дело было, конечно, не в ГУЛАГе и не в несчастных вьетнамских детях. Это всплывали старые обиды, неизжитые споры, невысказанные упреки. Энцо можно было понять. Он защищал свой статус отца, право на авторитет, который Винченцо попирал. Мальчик же чувствовал свое интеллектуальное превосходство, но о том, что на самом деле отдаляет его от Энцо, он не имел ни малейшего представления.

Поэтому Джульетта до известной степени понимала чувства сына. Война, которую он вел с Энцо, являлась отражением бурливших в душе мальчика неразрешимых противоречий. А их причиной была взрывоопасная генетическая смесь. И чем старше становился сын, тем меньше Джульетта могла контролировать то, что с ним происходит.

Собственно, он уже и не был мальчиком. Винченцо исполнилось шестнадцать, а Энцо все еще рассчитывал совладать с его юношеским бунтарством посредством силы. До сих пор Джульетта полагала, что не существует вражды, которую не преодолеть любовью. Теперь она в этом сомневалась. Иногда и любви недостаточно, чтобы остановить распадающуюся жизнь.

Сколько себя помнила, она стремилась к свободе. И потому предоставила сыну право выбора. Даже если это означает позволить ему больше, чем ей хотелось. Все равно Винченцо не остановить. Она даже позволила бы ему уйти – куда и с кем пожелает. И приняла бы любую девушку, с которой Винченцо вздумалось бы запереться в своей комнате.

Правда была единственным, от чего ограждала сына Джульетта. Ее семейная жизнь и без того висела на волоске. Джульетта думала, что так будет лучше для всех. Она заблуждалась. Ибо ложь, даже невысказанная, – все равно грех. И даже не в том смысле, что за нее придется расплачиваться на том свете. Ложь подобна проникающей в кровь капле яда, она отравляет изнутри и уже в этой жизни требует возмездия. Джульетта же бежала от правды, потому что слишком хотела жить.

Летом ее авантюра с Винсентом – а это было не что иное, как авантюра двух семейных людей, которые обманывали своих супругов, чтобы в темноте гостиничного номера увидеть свет счастья, – казалась бесконечной. Это все равно как распахнуть окно в душной комнате, как тогда, в Милане. Словно действительность и в самом деле исполняла обещание, уже представлявшееся обоим несбыточной мечтой.

Свидания почти всегда проходили в отеле «Холидей Инн» на Леопольдштрассе – слишком дорогом для знакомых и родственников Джульетты и непозволительно экстравагантном для окружения Винсента. Консервативный мюнхенский истеблишмент избегал этой бетонной громады. Чего стоил один подводный ночной клуб, где гости развлекались в окружении настоящих акул.

Винсент и Джульетта никогда не спускались в ресторан, предпочитая заказывать еду в номер. Уходили и приходили в разное время и тут же договаривались о следующей встрече, чтобы лишний раз не звонить друг другу. По пути в отель Джульетта на трамвае пересекала площадь Свободы, которую строительство метро обратило в огромный кратер. Трамвай грохотал на деревянных подпорках, подобно ходулям вздымавшихся из черного жерла. Из окна седьмого этажа «Холидей Инн» открывался вид на крупнейшую в Европе строительную площадку – гигантскую футуристическую палатку стадиона «Олимпия». А глубоко под землей Энцо и его компания, как неутомимые кроты, рыли туннель от площади Свободы до Олимпийского парка.

Так перетекали секунды в минуты, минуты в часы, часы в вечность. Незаметно наступил ноябрь. Однажды вечером Винсент стоял у окна на фоне темнеющего неба, а Джульетта на кровати надевала чулки.

– Как долго это будет продолжаться? – спросил он. – Когда я возвращаюсь домой и Марианна снимает с меня пальто, я чувствую, что изменяю тебе с ней. Не ей с тобой.

Джульетта подошла, прильнула к нему сзади.

– Но ведь ты никогда не решишься на это.

– На что?

– Не оставишь жену и дочь.

Винсент оглянулся.

– Но мы не можем и дальше делать вид, будто ничего нет.

В тот вечер Джульетта, как обычно, ушла первой. Решительно пересекла темный вестибюль. Она откроется Энцо, прежде чем это успеет сделать Винсент. И она давно бы сделала это, если бы не Винченцо. Надо брать жизнь в свои руки, пока та окончательно не вышла из-под контроля.

Обговаривать свое решение с Винсентом Джульетта не стала. Просто поняла, что не вправе и дальше обманывать мужа. Энцо этого не заслужил, и она должна рассказать ему все.

Дома навстречу ей выскочил Винченцо.

– Где ты ходишь, мама? – На сыне лица не было. – Я звонил Джованни в лавку, и он не знал, где ты.

– Что случилось?

– У папы на работе авария.

Они поехали в больницу. Время ожидания, пока врачи пустили их в палату интенсивной терапии, тянулось бесконечно. Энцо лежал весь загипсованный, лицо в кровоподтеках. В шахте рухнули леса, несколько человек оказались под обломками. Рабочий-турок вытащил из-под них Энцо и его напарника. Напарник был мертв. У Энцо множественные переломы ног, поврежден позвоночник. Чудо, что он вообще остался жив.

Джульетта взяла руку мужа. Энцо смотрел на нее с признательностью. Он выглядел почти счастливым.

– Любовь моя, – прошептала она.

Он кивнул. Вид отца поверг Винченцо в состояние шока. Бывало, он злился на Энцо, даже презирал, чувствуя свое над ним превосходство. Но никогда Энцо не выглядел слабым. Он был Энцо-медведь, с которым никогда ничего не случалось. И сейчас Винченцо смягчился, забыл о всех своих претензиях к отцу. Он первый бросился помогать Энцо, когда тому разрешили встать.

А Джульетта отправила Винсенту письмо. Исписанный чернильной ручкой тетрадный лист в клетку – его ответ, – сложенный вчетверо, хранился в ее дневнике.

Мюнхен, 28 апреля 1972