Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Осенью 2004 года в Барселоне состоялся XI Международный фестиваль эротического кино, в конкурсе которого участвовали 60 фильмов из 26 стран. Почетный председатель кинофестиваля Луис Берланга высказал такое соображение: «Эротические фильмы, в общем-то, снимают богатые продюсеры, а порнографические – бедные. Порнографические мне не нравятся, от них скучно. Нравятся такие, где чувствуется, что актеры играют с удовольствием и получают наслаждение не только от полового акта, где есть сюжет и персонажи, а не одно лишь совокупление. Мне хочется наблюдать не сексуальные извращения, а эротические развлечения». Сам Берланга издает серию эротической художественной литературы, возглавляет фонд Академии высокого каблучка…

Апостолы морали продолжают утверждать, будто эротические произведения пагубно влияют на детей. В Непале, к примеру, детям никто не мешает лицезреть самые невообразимые сцены подобного рода на стенах и крышах дворцовых храмов и это не портит их нравственности. Что портит, так это поступки взрослых, которые окружают детей.

Аргумент, будто сексуальность глубоко интимна, чтобы выставлять ее на всеобщее обозрение? Интимно любовное чувство, но не сексуальность. Никто не призывает совершать половой акт при всем честном народе, но читать и видеть его картинные изображения граждане имеют полное право. Хорошо, а сцены группового секса, как с ними? Многим интересно на них взглянуть лишь потому, что им не приходилось испытывать этого самим. Увидев же, приходят к заключению: не такие уж они извращенцы, как втайне сами о себе думали.

Эротическое увлечение даже без романтического любовного чувства не означает полного пренебрежения партнером или партнершей, отсутствия взаимной симпатии и уважения. Наоборот, требования могут быть даже выше, чем у обычной супружеской пары. Брачное свидетельство в данном случае совсем не является знаком нравственного превосходства: оно скорее похоже на индульгенцию от грехов и пороков. Супружество – хорошая гарантия обеспечить себе уход в старости, но сама идея, что оно приносит только счастье, наивна, по меньшей мере.

Существует и другое расхожее мнение: эротизм неестественен, атавистичен, возвращает нас в животное, иррациональное состояние. Именно такой точки зрения придерживается церковь, приравнивающая эротику к порнографии. Поделившему любовь на «разрешенную» и «запрещенную» духовенству вообще нет дела до того, что очень многие расстройства брака вызваны как раз отсутствием у супругов эротической взаимности для достижения гармоничного союза душ и тел.

Как у всякого явления живой природы, есть у эротизма две прямо противоположные стороны, причем трудно сказать, какая из них лицевая. С одной стороны, эротизм и сексуальность присущи людям от рождения, а их проявления подвергаются ограничениям со стороны общества. С другой, сексуальное поведение не только отражает коренные свойства личности, но и формируется обществом, его культурой и историей. Иначе говоря, налагаемые на сексуальное самовыражение социальные ограничения служат предохранителем против сексуального варварства и одновременно цепями, сковывающими эмоциональное развитие.

Законченного юридического определения, какое художественное произведение беллетристики считается эротическим, нет. Вряд ли стоит отрицать значимость эротического мотива, но и предавать ему гипертрофированное значение тоже не стоит. Цивилизация и культура подпитываются в равной мере как эротизмом, так и отводом энергии его силового поля на производство материальных ценностей, художественное и техническое творчество, прочие выгодные государству интересы создания все более изощренных видов оружия массового поражения.

Эротико-сексуальные потребности государство, как правило, объявляет «не жизненно важными». Сексуальная же свобода отнюдь не автоматически привносит большую искренность в межличностные отношения. Но вот что эта свобода успешно может сделать, так это еще больше обесценить искреннее любовное чувство, свести половой инстинкт просто к обмену оргазмами и обезличенной технике совокупления…

Всякое невежество вызывает сожаление. Однако невежество в такой важной области, как сексуальность, таит в себе еще и огромный риск. Так полагал английский философ Бертран Рассел. Чем же тогда грозит этот риск?

Человека можно возбудить до верхних пределов не столько эротикой, сколько мистикой, но в отличие от эротики, мистика не приносит ему физического облегчения и не снимает стресса. Мистика поселяется в ребенке незаметно вместе с первыми сказками и прочими фантазиями.

Во младенчестве дети не верят в Бога, поскольку он просто им не известен: о нем начинают говорить взрослые, когда замечают у подростков разные «нехорошие шалости» и угрожают им за нарушение запрета карой Господней. Поскольку же это все проказы дьявола, за которые неизбежно следует наказание, ничего не остается детям, как молить о помощи Христа Спасителя или Пречистую Деву Марию, чтобы обошли их стороной мастурбация, венерические болезни и нежелательная беременность.

Осознание юношей или девушкой своей сексуальности и овладение ею представляют собой серьезную угрозу для религиозной мистики и церковных догматов. Отчего так? Секс и вера – антиподы по определению. Функционально, тем не менее, эротизм очень похож на религиозную чувственность, хоть и не может с ней примириться. Практически все наиболее многочисленные конфессии противостоят эросу – первичному, инстинктивному позыву жить и наслаждаться жизнью.

На чем строится религиозное чувственное влечение? На том же импульсе фантазирования, что и эротическое, – импульсе, связанном с безалкогольной, поэтической формой опьянения. Здесь-то и приходит для меня момент отметить уже обещанное мною в самом начале интерактивного расследования: оба типа влечения, когда их объект не находится где-то совсем рядом, сопровождаются физическими ощущениями в зоне солнечного сплетения…

Эротизм схож с религией, если понимать ее в самом широком смысле, как отражение мира внутренних переживаний человека по поводу его вторжения в область запретного. В этом общий движитель эротизма и религии. Но дальше они идут по совершенно разным дорогам за пределы обычного, в сторону от природного, животного инстинкта.

Эротизм, подобно религии, есть палка о двух концах. При эротическом возбуждении, достигшем самой высокой температуры, человек может не остановиться и прибегнуть к гнуснейшим формам насилия. При тех же условиях к тем же последствиям приводит и религиозный фанатизм. В обоих случаях бурные, доведенные до крайности импульсы обычно не сознаются человеком и, когда он им полностью отдается, приносят ему колоссальное удовлетворение.

Сначала, если припомнить, апостол Павел отверг секс как напасть сатанинскую. Вслед за ним пасторы христианской церкви с еще большим рвением стращали «овец заблудших» тем, что трепетно любящий свою жену больше, чем самого Господа Бога, совершает прелюбодеяние. Святой Августин уже сравнивал мужей и жен со свиньями в моменты совокупления, если они делают это исключительно ради удовольствия. Будто бы половой инстинкт совсем не входил в планы Творения и создан человек совсем не по образу и подобию Создателя.

С воцарением христианства явилось и органически присущее проповедям ханжество. Все запрещенное церковью в интимных отношениях переместилось в притоны под надзором церкви, дабы лишний раз дать людям почувствовать себя бессильными рабами Божиими. Когда священники благословляли войска на ратные подвиги, тоже возникала неувязка с христианской моралью. К нарушению заповеди «Не убий!» словно подталкивают страдания распятого Христа. Духовное лицо никогда не скажет, что при его казни совершен смертный грех: оно скажет, будто люди не ведали, что творили.