Сад нашей памяти - Мэри Эллен Тейлор

– Она тебе никакая не мать! – завопила в трубку Лофтон. – Она моя мать!

– Ты что, выпила лишнего, Лофтон?

– Немножко, может быть, и выпила.

– Там явно больше, чем немножко. Так что смирись с тем, что есть, и повесь трубку.

– Она уже хочет тебе отдать Вудмонт! – вскричала Лофтон.

Сперва Либби даже не нашла, что ответить, решив, что, должно быть, просто ослышалась.

– Вудмонт? Она ни словом об этом не обмолвилась.

– Вот уж не верю! Слышала я, как вы за ужином растекались о садах да доме.

– Она сама тебе это сказала?

– Я слышала, как она говорила об этом отцу.

В шейной мышце запульсировала кровь, и Либби покрутила головой туда-сюда, пытаясь снять нарастающее чувство напряжения.

– Я ничего об этом не знаю.

– Я тебе не верю!

– Всего хорошего, Лофтон.

Закончив разговор, Либби швырнула мобильник на диван. Она продолжила расхаживать по комнате, уже не сдерживая на языке вереницу далеко не лестных слов. Ей всегда было любопытно, каково это – иметь младшую сестру. Ну вот ведь паразитка!

Снова взявшись за сотовый, Либби нашла среди контактов номер Элайны. Набрала ей сообщение, и большой палец уже застыл над кнопкой «отправить», когда Либби все же взяла себя в руки.

Ей тридцать один год, и вести себя нужно соответственно.

Ежели Лофтон считает, что сможет встать между Либби и Элайной, то она сильно ошибается.

Либби

«Быка надо брать за рога», – таков был для Либби девиз всего дня, когда она отправилась на машине на север штата Вирджиния.

Руководствуясь своим телефонным навигатором, она проехала по шоссе I-66, затем по кольцевой дороге, оказалась в историческом городке Александрия, проехала по мемориальному бульвару Джорджа Вашингтона, тянущемуся вдоль извилистой реки Потомак. Она уже была в этих местах в третьем классе, когда в школе организовали поездку к горе Вернон, – даже не подозревая о том, что настоящая мать всего в каких-то пяти милях от нее. В тот день она только и думала о том, что мама положила ей с собой в контейнер для ланча несколько замечательных капкейков, и Либби съела их все еще до того, как они доехали до Фредериксбурга.

При воспоминании о той школьной поездке и о том чудесном ланче, что мама упаковала ей с собой, в душе у Либби засвербило острое чувство вины. Мать делала для нее все, что могла, несмотря на собственные проблемы. Она всегда была рядом, готовая поддержать.

Наконец Либби свернула в красивый, засаженный деревьями микрорайон с целой коллекцией старинных кирпичных домов, перед каждым из которых зеленела ровненько подстриженная лужайка, возвышались раскидистые магнолии и красовались бережно замульчированные клумбы с азалиями, что только-только распустили свои бело-розовые цветки.

Припарковавшись, Либби повесила сумку на плечо и пошла по свежеотсыпанной гравийной дорожке к дому. Внутри у нее все переворачивалось, словно требуя отказаться от решения с предельной открытостью поговорить с Элайной. Со стороны той было, конечно, замечательно – дать Либби почитать дневник Оливии, написанный в первый год пребывания в Вудмонте. И Либби была признательна Элайне за то, что теперь она, по крайней мере, знала, что ее прабабушка Оливия имела те же трудности доносить дитя до срока, как и она. И рождение отца Элайны все-таки давало веру в то, что и у Либби явится возможность испытать когда-то счастье материнства.

Либби поднялась по кирпичным ступеням, нажала на звонок. Выждав несколько секунд и не услышав изнутри дома никаких шагов, она потянулась за дверным молоточком.

Это ж какой надо быть бестолковой, чтобы сесть в машину и проехать три часа, не позвонив и вообще никак не предупредив человека, что к нему едешь!

Либби что есть силы постучала молоточком по двери.

Чем дольше тянулась эта ответная тишина, тем больше Либби сознавала, что заявиться сюда – вообще была не лучшая идея. Раздраженная тем, что подготовленная ею речь и театральное появление пропали впустую, Либби сошла с крыльца.

Уже бредя по тротуару к своей машине, она услышала:

– Либби?

Обернувшись, она увидела Элайну, приближающуюся к ней с бокового двора. На той были шорты, футболка и садовые перчатки.

– Как ты тут оказалась?

– Я приехала с тобой поговорить. Я помню, ты говорила, что скоро вернешься, но я не могу больше ждать. Если еще хоть сколько прожду, то потеряю всякое самообладание.

Насупив брови, Элайна аккуратно стянула с рук перчатки.

– Почему бы нам не пройти в дом? Что тебе предложить? Лимонад или бурбон?

– Пожалуй, и то и другое.

Элайна открыла парадную дверь, и вместе они прошли по черно-белому плиточному полу к большой, просторной кухне, очень напоминавшей кухню в Вудмонте после перестройки.

Открыв холодильник, Элайна достала две бутылочки газировки со вкусом лимонада.

– Извини, но свежего домашнего лимонада у меня здесь нет.

Либби взяла одну из бутылок и сразу свинтила пробку.

Элайна уселась на барный стул в центре беломраморного кухонного островка и протянула ладонь к Либби:

– Так чем я могу быть тебе полезна?

Либби сделала глоток, удивляясь, как внезапно у нее во рту возникло ощущение, будто она засунула туда горсть ваты.

– Кто мой настоящий отец?

Элайна не торопилась с ответом, сосредоточенно занявшись открыванием бутылки.

– Наши с тобой отношения сейчас, так сказать, в фазе медового месяца, – продолжала Либби. – Когда обе стороны ведут себя наилучшим образом и стараются все делать как надо.

– Думаешь, это ничего не даст? – спросила Элайна.

– У меня всегда так получается. Поначалу все развивается хорошо, но где-то на середине пути вдруг что-то идет насмарку, и я остаюсь ни с чем. Я всегда считала, что мой отец – это единственный человек, который никогда меня не подведет. Но он все же увильнул от того, чтобы рассказать мне о тебе.

– Он очень любил тебя, Либби.

– Я, конечно же, очень ценю его любовь – но мне необходима еще и честность. И уж поверь, будь отец жив, мы бы с ним сейчас очень откровенно поговорили.

– Мне бы не хотелось, чтобы твой отец как-то принизился в твоих глазах. Он был бесконечно предан тебе и твоей матери.

– Я это знаю. Но это вовсе не означает, что у меня сейчас не нашлась бы для него пара крепких слов. Он был обязан передать мне письмо Оливии.

– Я отдала ему это письмо в тот день, когда мы встретились с ним за ланчем в Роаноке.