Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

– Здравствуйте, Екатерина Ивановна!

– Здравствуйте, дорогие детки! – и улыбается.

Она превратилось в педагога-делягу. Ребята сразу поняли эту фальшь. А педагог должен быть человеком.

В Коломенском пединституте меня спросили:

– Может учитель смеяться!

– Конечно, но не ржать.

Другая учительница пришла в класс веселой. Один ученик встречает ее:

– Какая вы сегодня веселая.

– Да, я веселая, я выиграла по займу 25 тысяч.

Ребята рады:

– Хорошо, что наша, а не из 5 «Б» («патриот», смех, агитирующий за займы).

В киевской школе в пятом классе меняли пять классных руководителей. Ребята стоят на партах перед началом каждого урока. Меня назначили учителем географии: хотя батрачил, партизанил, руководил воровской шайкой, кончил все же 4 класса церковноприходской школы плюс два года тюрьмы, так что считал себя имеющим среднее педагогическое образование.

Ребята ждут. Прихожу (если стоят – хорошо, если сидят – плохо, ничего не выйдет), стоят на партах. Хорошо! Встаю на стул.

– Здравствуйте! Великолепно придумали!

Вожак хотел было опустить ногу, но я ему:

– Не сметь! Стой на месте: урок идет!

Он так и застыл с ногой на весу. Начинаю рассказ об острове – кусочке земли, омываемой водой больше, чем из ведра. Во время рассказа подхожу к одному, спрашиваю:

– У вас именины бывают?

Все довольны, что не к ним пристал этот ненормальный. Бывают, отвечает. Продолжаю дальше рассказывать о полуостровах. Опять подхожу к тому ученику:

– А давно были последние!

– Недавно.

Продолжаю урок. Затем:

– А где были папа и мама, когда пришли гости? А на столе они не стояли? А как ты считаешь, папа и мама у тебя нормальные? А ты что, дурак, стоишь?

Продолжаю урок.

– Надо записать (представляете позу!). Ну, ладно, не будем отвлекаться, запишем в следующий раз.

Звонок!

– Теперь садитесь (перешел на шепот), но так, чтобы парты не заговорили. – Я к вам после пятого урока зайду на пять минут побеседовать.

На перемену не вышли. Приходит после четвертого урока учительница в учительскую, сидит. После пятого урока, сердитая и обиженная.

– Что вы с ними сделали? – как будто с претензией спросила она.

– Побеседовал пять минут.

В Барыбинском детдоме Чумаков гнал воспитательницу Екатерину Гавриловну (ныне директор школы) и стегал ее. Я подошел, схватил за грудки, поднял над перилами, он закричал благим матом.

– Ну что, и тебе не чуждо чувство животного страха! А зачем других истязаешь?

Больше не дрался ни с кем.

Гуд – хороший сапожник, но и ругался, как сапожник. Художник по брани. Как-то играем с Антоном в шахматы (когда проигрывал, он сердился: уходи, не мешай работать). Приходят девочки, жмутся, наконец, говорят:

– Мы ходить по двору не будем, Гуд ругается (далее рассказывает историю, как Антон Семёнович отучил Гуда ругаться. – Л.М.).

То же самое было в Клемёновском детдоме с драками. Дрались все, пока двух заядлых не привели в кабинет, и я сказал:

– Вы братья?

– Братья, – отвечают.

– Ну, поцелуетесь!

Один послабее волей, поцеловались, а для мальчишек-подростков – это сильное наказание. Теперь, если кто затеет драку, говорят:

– Что, хочешь поцеловаться!

Судьба героев и товарищей.

Вчера был утвержден директором Барыбинского детского дома. Люди ждут от меня чего-то необычного, что должно избавить их от долголетних неприятностей, которые награждались этим детским домом. У меня прежняя уверенность в том, что детский дом будет выведен из прорыва и приведен в идеальное состояние.

…Никогда мне не было так грустно, как сейчас. Даже в самые тяжелые минуты моей жизни я был полон радостного задора. Передо мною стояла задача, которая всегда стояла перед глазами, владела мною, управляла мною. Задача выполнения. Хорошо ли, плохо, но выполнена. Я вернулся к детям.

Чем же объясняется, что часть наших детей и молодых людей впадают в состояние правонарушения? Что же сейчас толкает их на преступления?

Я думаю, это объясняется тем, что мы залюбили детей, мы не предъявляем более строгих и решительных мер, предупреждающих проступки. У нас все сводится к собеседованию, к слову, то есть к таким мерам, про которые ребята говорят:

– Состоялась очередная басня Крылова.

А мера, всякая педагогическая мера, всякая атака, исходящая из сердца, из совести педагога, она должна производить какое-то впечатление на правонарушителя. Она должна вызывать страдание детской души, страдания своей души. Нужно, чтобы передалась часть страдания, доля страдания души самого воспитателя. Мы всегда говорим на очень спокойных тонах, не повышая голоса, чтобы не оскорбить словом, словом, которым надо назвать сам проступок и правонарушителя. Зачем мы это делаем? Это неестественно, это не искренне! Это попахивает равнодушием. Антон Семенович говорил:

– Я хочу, чтобы вы были такими и жили так, как я вас учу, и были такими, как я сам. На каждый ваш проступок и ошибку я отвечу поражающей, ожигающей атакой. Пусть вам будет неудобно, пусть вы будете страдать от этой атаки, меня волнует не это. Меня волнует совсем другое. Я хочу, чтобы вы были порядочными людьми через 10, 20, 30, 40 лет. Чтобы люди, которые живут с вами, скажут вам спасибо за то, что выявляетесь их соседом, и не проклянут меня, вашего воспитателя.

И поэтому, когда случались проступки, Антон Семёнович умел поражать и словом. Это был и гнев, и протест, и сострадание. Есть ли на свете нормальный педагог, нормальный родитель, душа бы которого не корчилась в муках родительских за каждого своего ребенка? Да ведь нет! Ни одна в мире специальность, ни один в мире рабочий человек, кроме педагога, не имеет такого страстного, человеческого права на гнев в качестве средства воспитания в атаках на проступки ребячьи.

Говорят, что у Антона Семеновича была «система взрывов». Это не так. Надо всегда делать взрыв, атаковать, не оглядываясь, чего можно, а чего нельзя. Надо смотреть вперед, каким же будет человек, который выйдет из моей мастерской, какого же человека я делаю. Будет ли в нем, в его действиях, его поступках расти и жить моя педагогическая слава.

Многие думают, что Макаренко – это прошедший день, это прожитое. Но это – будущий день. Если родители хотят, чтобы их родительская старость была спокойной, воспитывайте решительно, воспитывайте требовательно, сообщайте лучшие человеческие признаки своим детям, чтобы ваши дети были счастливы. Если вы сами не занимаетесь воспитанием, сами не являетесь примером, вы готовите себе слезы родительского горя. Значит, воспитанием ваших детей занимается кто-то другой, очевидно, такой, который делает страшное зло.