Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

Увы, что слышит усталая канонерка, возвращаясь к родным берегам? До боли привычный гром бортовых залпов! И в ответ — глухой, но знакомый по учебным стрельбам голос береговых батарей.

— Груз — за борт. Флаг поднять. Орудия к бою.

Кошениль — за борт? Шелк — за борт? Недоумение, готовое перерасти в мятеж.

— Ла Вега дороже. Если мы опоздаем…

У каждого, кроме Хайме, в городе семья. И все-таки шелк оставили. Ну, да его не так и много. Зато от драгоценной краски волны окрасились кровью… Весла зачерпнули алую воду:

— Подналяжем!

Два ряда весел — как два крыла. Капитан рвет спину вместе со всеми. Хуана, уже привычно, спряталась — в шатер да под банку. Только что-то ни стрельбы, ни стука борт о борт и лязга стали о сталь не слыхать. Зато люди громко ворчат, что некий негодяй ох и заплатит за добро, выброшенное за борт… Можно вылезать, чтобы вновь увидеть страшную картину берега после близкого боя.

Длинный корпус тлеет, точно свежераскуренная сигара. Ни мачт, ни парусов, только белая тряпка за кормой колышется под западным ветром. На берегу — пятна людей, то ли убитых, то ли попросту не способных встать. «Ковадонга» идет к берегу под парусом, весла подняты.

— Хуанита, пока не смотри, — предупреждает рулевой, — чего в мертвяках интересного? А могут попасться под весло.

Там, где бились за золото, попадались… Что ж, порядочной девушке, и правда, не дело рассматривать всякие ужасы. Зато у пирса все спокойно. Лишь портовый матрос, принимая швартовые концы, с напускным безразличием интересуется:

— Что-то вы, донья Изабелла, сегодня без улова. Рыбки ни на днище, ни на лине. Необычно это для вашей милости.

— А была, и жирненькая, — вздыхает та в ответ. — Да мы услышали пушки да подумали Бог весть что. Побросали за борт почти все и — на выручку. Теперь вижу, поторопились.

— Не без того. Ну да вам, полагаю, превосходительство с комендантом все подробно обскажут. Пока скажу только, что день, в который ваша милость подобрала рыжего забияку, был счастливейшим днем Ямайки.

Немного удивленная «вашей милостью», Руфина метнулась к губернатору. Дон Себастьян, весь в пороховой копоти, рука на эфесе меча, что успел сегодня славно поработать, широко шагает навстречу. На лбу ссадина, на кирасе вмятины от картечин, колет изорван в клочья. Из-под всклокоченных волос виднеется повязка. Но серые глаза — как и серая сталь — светятся жемчугом победы…

— А, девочка моя! Вот, посмотри, что у нас завелось!

Широкий жест. Да, пару часов назад это что-то было неплохим боевым кораблем. Теперь уже и не скажешь, в две палубы или все-таки в полторы. Огонь хорошо поработал. Впрочем, не сгорело ничего, чего нельзя отстроить.

— Да, это был счастливый день! Они встали на рейде, потребовали выкуп… Я отказал — сунулись в гавань, прямо под потайную батарею. Тут я им борт и вскрыл! Заполыхало. Ткнулись к берегу — там Патрик с гарнизоном. Я ж из трех шлюпок только одну пустил на воздух. А в тех двух сидит не меньше сотни… Все, думаю, пропала Ла Вега… Нет. Выстояли. А там и я в спину ударил, с пушкарями да ополчением. Даже не верится — победили, живы… Да, вот оно, солдатское счастье. А ведь почти забыл…

Губернатора понять можно. Но — пушки есть пушки.

— Хотите еще?

— Чего? — губернатор слишком упивается победой, чтоб быстро соображать.

— Такого счастья. Возможно, по нескольку кораблей сразу…

— Спаси Господь!

— Тогда вам лучше выслушать мой рассказ.

Узнав про победу генерала де Гамбоа, дон Себастьян вновь вернулся в состояние блаженства.

— А как же еще? — спросил. — Старик еще ни разу не отдал врагу ни медяка. Кстати, как тебе его лицо?

— Он мужчина, — пожала плечами Изабелла. — Генерал океана, который победил. Какая разница?

— Скажи это нашему Патрику! Человек, что спас день и город заодно, переживает из-за того, что малость обгорел на солнце! Что же до пушек — достать их нужно, но совершенно не к спеху. Поднимать со дна тяжести — труд, какой мало кому по плечу. Иные корабли и по полсотне лет на дне ждали, та же «Месть» гренвиллевская. Тут пинассы мало. Нужна каррака, а лучше — урк или флейт. Сколько там пушек-то?

— Не меньше сотни. Скорей, больше…

Дон Себастьян вдруг посерьезнел.

— Надо чинить «гостя», — сказал. — Срочно. И писать в Гавану. Потому что уцелевшие французы наверняка явятся забрать свое.

Которое стоит никак не меньше пятидесяти тысяч турских ливров! Что ж. Хороший куш, но «Ковадонге» пока не по силам и не по водоизмещению. Ну, одну кулеврину канонерка утащит. Две — если оставить Левую и Правую на берегу. Но это все — досужие мечты. Нужно придумывать что-то другое. Иначе команда, бодро проматывающая или разумно тратящая добычу, начнет скучать. Тем более герои этого дня — не они. Им захочется не столько добычи, сколько славы.

Да что команда! Простила б себя Руфина. Ведь доли от «спасенной» кошенили хватило бы на выкуп пинассы, чтобы не делиться больше с губернатором. Он хороший человек, и при другом обороте судьбы процентов судовладельца было б не жалко. Только не теперь, когда каждый реал — будущий судья, палач или шпион! Только не теперь, когда каждое утро на востоке встает безжалостное око, вопрошающее: «Что ты успела?». Хотя… выкупать долю дона Себастьяна в «Ковадонге» — без толку. Не продаст да еще обидится. Значит, нужен другой корабль, целиком свой.

Пока же — время готовить новый выход! Но, прежде всего — домой. Вода смоет пот, кровь и гарь. И с тела, и с души… Площадь. Отпустить охранника — да тот не уходит, остался плетень подпирать. Наверняка Хайме пообещал голову свернуть, если покинет капитана. А ведь победа, да еще двойная… Что ж, можно и помочь стражу.

— Я часа два не выйду. Можешь сбегать домой.

У них у всех — дома и семьи, кроме нее и Хайме. Вот и теперь — искушение неодолимо. Моряк степенно кивает — и только пыль из-под ног столбом! Мальчишка… Впрочем, те, у кого живы родители, всегда немного дети.

А вот и хозяйка дома.

— Изабелла, а вот и ты! Ну, точно: стреляли, значит, ты поблизости. Как добыча?

Вопрос задан из вежливого любопытства — за комнату заплачено на два месяца вперед.

— За борт побросали… Боялись, форт не справится. Ничего, возьмем новую!

В комнате прибрано, но пусто. Руфине стало интересно, куда подевалась Хуана. Завела привычку исчезать, непонятно куда сразу после похода, а у нее работа есть. Спинку потереть. Платье зашнуровать. Знает же, что, разгуливая по городу в мужском одеянии, хозяйка рискует штрафом со стороны инквизиции. А то и чем похуже.

Конечно, трудно ей. На море служба, на суше служба… И надо бы нанять береговую служанку, оставив Хуану только стюардессой, да втроем в комнате тесновато выйдет. А строить собственный дом… То ли рано. То ли просто как-то не по-женски… Руфина тихонько рассмеялась. С коих пор «не по-женски» стало для нее доводом? Другое дело, жаль. Каждый песо, не вложенный в дело — порченый реал. Хотя, судя по рассказам капитана Броммера, в Амстердаме и эту проблему решили. Строят контору и живут при ней, а без конторы уже трудно обходиться. Что до безалаберной стюардессы… Попадется — отругать. Ведь знает, что после того, как госпожа отмокнет, с нее никакой службы не причитается до самого вечера. Устала, понятно. Но нашлись же силы куда-то уйти? И вообще, настоящий стюард должен в бою не под банку забиваться, а стоять с мечом возле флага. И рубить всякого, чужого и своего, кто попробует знамя спустить.