Сезон крови - Грег Гифьюн

– И что мы станем делать, если оно действительно там?

Я оглянулся на дом, на прошлое.

– Мы с ним покончим.

Мы составили план, но у нас оставалось еще двадцать четыре часа. Рик отправился на работу, а я решил какое-то время посидеть в «Баре Гарри», тихом местечке в нескольких кварталах от моего дома, куда я изредка заглядывал. В последнее время я пил куда больше обычного, но алкоголь притуплял мое постоянное беспокойство, пусть только временно, а я нуждался в передышке.

Я узнал нескольких постоянных посетителей у барной стойки, но сделал заказ и сел за один из столиков у стены напротив, так как настроения разговаривать у меня не было. Бармен был новенький, нанятый на лето, его я не знал. Он принес стакан и маленькую белую салфетку, поставил на нее стакан и встал, сложив руки на животе.

– Вот так погодка, а?

Если еще хоть один человек спросит меня об этом, я сорвусь.

– Скоро пойдет дождь.

– Да, с минуты на минуту. Давно пора. – Он поскреб щетину на подбородке. – Слышали, какой ужас творится? – Он заговорил тише: – Стремно, да?

Я кивнул, сделал глоток виски.

– Это точно.

– Слышали, что он сделал с этими бедными женщинами? Господи. Просто какой-то больной ублюдок.

Я покорно улыбнулся, гадая, не чувствовал ли Бернард то же самое, когда был жив? Знал нечто, никому больше не известное, понимал то, о чем окружающие могли только догадываться, но притворялся таким же несведущим, как остальные?

– Ладно, – сказал бармен, указав на мой стакан. – Зовите, если понадобится добавка.

Я поблагодарил, и он вернулся за стойку. Я пил виски и пытался успокоиться, но мысли наскакивали друг на друга и неслись потоком, как будто где-то у меня в голове прорвало дамбу. Слова Клаудии проступали в памяти даже ярче всего того, что случилось в доме Бернарда. Я практически слышал ее голос. Видел ее лицо, тело, темные глаза и кошачьи движения. Невозможно вообразить менее похожих людей, тем не менее, я ощущал между нами связь. Мы оказались в одиночестве, страдали и боялись, каждый по-своему. По правде сказать, с тех пор как мы встретились, она и ее слова не выходили у меня из головы, и я не мог сказать с уверенностью, оставят ли меня когда-нибудь мысли о ней.

Бар сотряс удар грома.

Наконец начался дождь, но я мог думать только о Клаудии и о том, не уехала ли она еще из города.

Я прикончил стакан и сделал знак бармену, чтобы он принес еще.

* * *

Я промок до нитки, пока бежал до машины.

Дождь лил сплошным потоком, и вокруг стало темно как ночью. Из-за яростного ливня езда превратилась в настоящее испытание. Практически сразу стало прохладнее, хотя жара еще держалась.

Залив в себя три стакана виски с содовой, я направился по шоссе к Нью-Бедфорду.

Видимость была отвратительной, а к тому времени как я достиг города, дождь еще больше усилился. Черное небо то и дело рассекали стрелы молний, каждые несколько секунд, как по таймеру, гремел гром. На улицах никого не было, даже оживленная обычно трасса опустела.

Я свернул на проспект Мильнера, как обычно заброшенный, и подъехал к дому Клаудии. Весь район был погружен в непроглядную тьму. По моим воспоминаниям, над ее дверью была лампочка, но и она не горела. В темноте сквозь потоки ливня я смог разглядеть дом, только когда свернул к нему и медленно подъехал вплотную, включив дальний свет. Участок был залит водой, потоки дождя превратили его в путаницу луж и ручьев. Я поднес руку поближе к свету приборной панели и посмотрел на часы. Начало десятого. Клаудия была совой и вряд ли ложилась в такое время. Скорее всего, она уже уехала из города.

Все еще не совсем понимая, зачем сюда явился, я стер дождевые капли с лица и шеи и какое-то время сидел, глядя на дом, как будто надеялся на внезапное откровение.

И оно пришло – в виде едва заметно мигнувшего огонька.

Я подался вперед, включил дворники и всмотрелся в дождь. В темноте качался крохотный огонек.

Я выключил дальний свет и подождал. Через несколько секунд входная дверь приоткрылась на несколько дюймов. Я высунулся из машины под дождь.

– Клаудия?

– Кто там? – спросила она из-за двери, ее голос был едва различим за ревом грозы.

– Алан.

– Кто?

Я заглушил двигатель, но оставил фары включенными, и сказал:

– Платон. Это Платон.

Дверь открылась пошире, и я увидел отраженный в ее глазах свет.

– Что ты здесь делаешь?

Я выбрался из машины. Дождь обрушился на меня, как рой водяных пуль.

– Я надеялся с тобой поговорить.

– Мы же уже говорили, нет? – Она подняла ладонь, заслоняя глаза от света фар, так что я их выключил. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что Клаудия держит в руках свечу. Она открыла дверь еще шире, но я не мог разглядеть ничего, кроме ее лица.

– Что тебе нужно? – спросила она.

– Для начала было бы неплохо спрятаться от дождя.

– Езжай домой, у тебя дома ведь есть крыша, правда?

– Мне надо с вами поговорить.

– Опять?

– Да блин, понятное дело.

Может быть, она едва заметно улыбнулась, но я не мог сказать наверняка. Какое-то время Клаудия смотрела на меня, потом мотнула головой, приглашая войти. Я проскакал по лужам и грязи к двери. Дождь катился по волосам, заливал глаза и лицо. Одежда промокла насквозь и липла к телу, как вторая кожа. Клаудия подняла свечу повыше, чтобы лучше меня разглядеть.

– Я не был уверен, что тебя застану.

– Я и сама точно не знала, как долго еще буду здесь торчать.

Она открыла дверь, чтобы пропустить меня внутрь, и отошла в сторону. Как только я переступил порог, дверь закрылась, и Клаудия оказалась рядом. Свеча выхватывала из темноты части предметов вокруг нас. На Клаудии было только большие белое полотенце, и ничего больше. Ее волосы были почти такими же мокрыми, как мои.

– Что тебе нужно? Какого черта ты снова сюда явился?

Я стоял, заливая водой пол. Дождь колотил в стекла, потоками лился из желобов на крыше, собирался в лужи посреди грязного двора.

– Я просто… я надеялся, что мы сможем немного поговорить.

– Ты пил. Я чувствую, что от тебя пахнет.

– Да, немного.

– Значит, ты из тех, кому надо принять для храбрости?

– Я уже не знаю, кто я теперь такой.

Она покачала головой, одновременно с раздражением и удивлением.

– Слушай, я же ясно сказала. Я этим больше не занимаюсь.