Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

Куда исчез предыдущий Даня, она не помнила. Распадающийся разум был не в силах удерживать происходящее. Кажется, после его исчезновения все шло хорошо, какое-то время она даже чувствовала себя счастливой, а потом из командировки вернулся муж. И она оказалась в аду.

То проваливаясь в сомнамбулическое беспамятство, то вновь приходя в себя, Лиля кружила по пещере. Точнее – ползала раненой черепахой из конца в конец, периодически замирая, чтобы заглушить боль. Но легче не становилось, и тогда Лиля двигалась дальше, надеясь, что боль пройдет при смене положения тела. И так – снова и снова, до тех пор, пока вдруг не осознала, что осталась одна.

Нет, это не было абсолютное одиночество, ведь с ней был новый Даня. Он еще не родился, но уже мучил ее своим вечным нытьем и словесным поносом. Чокнутое радио в животе, не затыкающееся ни на минуту. Но присутствия мужа Лиля больше не ощущала. Все это время она знала, что супруг где-то поблизости, чувствовала его неусыпное внимание, а теперь оно исчезло.

Это был ее шанс. Возможно, последний.

С трудом усевшись ровно (огромный живот тянул к земле, перевешивал), Лиля огляделась в поисках выхода. Во время своих хаотичных перемещений по пещере она утратила ориентацию в пространстве. Наконец она определилась с направлением, снова согнулась и оперлась на руки.

Исколотые обломками костей ладони и колени кровоточили. На свежие ранки тут же налипал песок. Песчинки кололись, впиваясь в незащищенную кожей плоть, но Лиля продолжала ползти к выходу. Она очень хотела освободиться.

Наконец дрожащие руки и ноги вынесли ее наружу. Гноящиеся глаза закрылись, не выдержав острого дневного света. Некоторое время Лиля продвигалась вперед ощупью, понемногу приоткрывая слипающиеся веки, пока глаза не привыкли.

Первым, что она сумела более-менее отчетливо разглядеть, были ее собственные руки. Саднящие ладони серыми перчатками облепили песок и песчаная пыль, а от предплечий вверх протянулись уродливые толстые рубцы, прорастающие откуда-то изнутри, прямо из-под кожи. Эти мясистые наросты, кажется, заменяли собой мышцы Лили, уменьшая ее и без того скудные силы. Судя по слабости во всем теле, они были повсюду.

Новый Даня собирался выжать из нее все соки. Превратить в ни на что не годную мумию, а потом сбросить, словно ненужную оболочку.

Но она ему не позволит. Однажды Лиля уже совершила подобную ошибку, но больше этого не повторится. На этот раз она избавится от проклятого довеска, и не имеет значения, что скажет или сделает муж. Да он ничего и не сделает! Лиля заявит на него, как только окажется в больнице. И будет неважно, где и кем он работает. Она выложит фото своего изуродованного лица и тела во все соцсети, напишет в службы новостей, на телевидение! Может, даже подаст в суд. А потом уедет так далеко, как только сможет… Избавится от этой дряни внутри, и сразу уедет…

Поддерживаемая фантазиями, лихорадочно вспыхивающими в угасающем сознании, Лиля продолжала движение. Подламывающиеся конечности упорно волочили неповоротливое тело через пустые дворы. Копии зданий под пасмурным небом не отбрасывали теней. Немногие ориентиры сливались с окружающей серостью, но Лиля все еще помнила, где находится ее дом.

В квартире остался телефон, и она сможет вызвать «скорую». И даже позвонить матери. Пусть та примчится к ней в больницу и посмотрит, во что превратил ее дочь обожаемый зятек!

Лиля не боялась наткнуться дома на мужа. Он находился где-то еще, далеко отсюда, и чем ближе она была к дому, тем явственнее ощущала, как отдаляется от него.

Еще немного.

Рук и ног она больше не чувствовала, но подернутые мутью глаза видели, как ползет под ней земля, а значит, она продолжала двигаться. Продолжала давать выжатому телу мысленные команды: рука-нога, еще раз, рука-нога, еще…

Еще чуть-чуть, и…

Огромный живот свело невыносимой резью, и Лиля повалилась на бок, завывая от боли. Казалось, будто сразу несколько бензопил вгрызаются в воспаленное нутро, раздирая плоть на части.

Только это были не бензопилы. Это был новый Даня. Лиля знала это. А еще она знала – возможно, знала с самого начала, – что не доберется до больницы. Если ей не помогут прямо сейчас, она просто умрет здесь, на радость смеющемуся монстру внутри.

д а д а д а д а д а д а д а д а д а д а д а д а

Продолжая завывать, Лиля вонзила обломанные ногти в живот. По лицу катились слезы, впитываясь почти без остатка в корку грязи на коже.

Нет, она не позволит ему веселиться. И не позволит себе подохнуть здесь, словно она какая-нибудь больная свиноматка. Раз Лиля не может добраться до врачей, то сделает все сама! Сделает то, что надо было сделать еще с первым Даней!

н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т

До крови прокусив нижнюю губу, Лиля боком подползла к куче камней на обочине. Бесчувственные пальцы разгребали ее в поисках чего-нибудь подходящего, но пористый серый камень не имел острых граней и крошился в руке.

Лиля взвыла от очередной нестерпимой схватки и ухватилась за низкую металлическую оградку, тянувшуюся вдоль разрушенного поребрика. С ржавым хрустом секция оградки провалилась внутрь, не выдержав Лилиного веса. Резь в животе усиливалась, заставляя Лилю орать во весь голос.

н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т

Когда Лиля сумела снова открыть глаза (спустя часы, дни, а может, и недели этой непрекращающейся пытки), ее окровавленный кулак сжимал металлический обломок. Корчась в муках, она с такой силой вцепилась в упавшую часть ограды, что сумела оторвать какую-то заржавленную завитушку. Некоторое время Лиля тупо таращилась на нее, а потом корка запекшейся крови на прокушенной губе треснула от улыбки.

Может, она все-таки умрет. Может, уже очень скоро. Но эта мерзкая тварь внутри сдохнет вместе с ней.

Ударить саму себя она не могла. Сил не хватало даже на то, чтобы как следует размахнуться. Тогда Лиля приставила обломок ограды к земле, острым концом вверх. Оставалось только приподняться, упереться животом, а потом расслабиться и навалиться всем весом.

Крик нового Дани взорвался в мозгу пульсирующим ультразвуком: