Падение Башни Искушения - Аньинь Ду

Внутри царила мертвая тишина, двор был пуст: в нем не было ни цветов, ни деревьев, ни даже травы. Ровные мраморные плиты были настолько гладкими, что в них отражались силуэты людей. Мужун Цзялянь не могла допустить ни одной промашки, а потому не смотрела по сторонам. Она осторожно двигалась вперед маленькими шагами, опустив лицо.

Дойдя до высокого порога, она подняла голову. Впереди, на резном стуле из сандалового дерева, устроилась императрица-мать. У нее был изнуренный вид, морщинистое лицо походило на сушеный грецкий орех, на котором выделялась лишь пара янтарных кошачьих глаз. Густая пудра на ее лице была нанесена неравномерно, обнажая вены, напоминающие увядшие лозы. Увидь Мужун Цзялянь эту картину не при ярком дневном свете, а в темноте, она пришла бы в ужас.

– Кланяюсь вам, императрица-мать… – произнесла Мужун Цзялянь, готовясь преклонить перед ней колени.

– Не спеши, – махнула рукой императрица-мать и повернулась к придворной служанке преклонного возраста, стоявшей рядом с ней. Голос матери императора был нежным, словно у маленькой девочки. – Ланьцай, земля холодная, пожалуйста, расстели парчовые циновки.

Мужун Цзялянь почувствовала волну тепла в своем сердце, увидев такую заботу со стороны императрицы-матери. Она встала коленями на мягкую циновку и, положив руки на землю, глубоко поклонилась:

– Желаю императрице-матери доброго здоровья.

– По словам твоей служанки, тебя рвет и ты не можешь ничего есть с тех пор, как забеременела ребенком его величества? – Императрица-мать поднялась со стула и попросила Ланьцай поддержать ее.

Как истинный придворный доктор, она потребовала, чтобы Мужун Цзялянь открыла рот и высунула язык, а затем измерила ей пульс и внимательно осмотрела живот.

Мужун Цзялянь почувствовала удивительный аромат, исходящий от кожи императрицы-матери, и внезапно подумала о своей наставнице. Запах был словно ни мужским, ни женским. Это был аромат розмарина, который всегда исходил от ее наставницы, она хорошо его помнила. Такой же запах она чувствовала от императрицы-матери. Цзялянь мысленно посмеялась над собой за такие мысли. Ее наставница жила в горах Куньлунь, очень далеко от внутренних покоев этого дворца.

– Ничего страшного, все хорошо, это всего лишь маленький бесенок, доставляющий тебе неприятности. Просто носи с собой ароматный мешочек, он оградит тебя от нечистой силы. – императрица-мать проследовала обратно на свой резной стул и сняла с пояса мешочек нефритового цвета с вышитым на нем белым гранатом. Зажав его обеими ладонями, она закрыла глаза и пробормотала что-то себе под нос, а затем повелела Ланьцай обвязать его вокруг талии Мужун Цзялянь.

– Благодарю вас, императрица-мать, за доброту, проявленную ко мне! Это столетний женьшень, которым я хочу почтить вас как ваша невестка. Он укрепит ваше здоровье.

Мужун Цзялянь ощутила аромат белых орхидей, жасмина и другие неизвестные ей запахи – это словно придало ей сил, она почувствовала себя отдохнувшей и воодушевленной. Двумя руками она взяла красиво завернутый столетний женьшень и почтительно преподнесла его императрице-матери.

– Милая моя невестка, благодарю. – Уголки губ вдовствующей императрицы растянулись в легкой улыбке, пока она болтала с Цзялянь о повседневной жизни, ее лицо было умиротворенным. – Ты должна больше заботиться о его величестве, помочь ему стать мудрым правителем. Он должен реже прибегать к казням.

– Да, но слова одной меня не имеют веса, его величество наверняка не станет меня слушать. – Мужун Цзялянь в ужасе подумала о нескольких ночах, проведенных с его величеством: если бы она посмела говорить ему о таком, он бы просто высмеял ее.

– Не нужно брать пример с Цин Няоло, которая поставила себя низко и в результате плохо кончила. – Лицо вдовствующей императрицы приняло суровый вид.

Как свекровь она, естественно, поддерживала своего сына. Как императрица-мать она тем более должна быть на стороне его величества.

– Императрица десяти тысяч сердец, я клянусь блюсти свою женскую добродетель, быть довольной своей судьбой, служить для продолжения императорского рода Юйвэнь, и да помогут мне Небеса! – Мужун Цзялянь в ответ на предостерегающие слова императрицы-матери снова преклонила колени, принося клятву.

– С небес на нас взирают боги, а из-под земли выведывают тайны монстры. Люди ни в коем случае не могут позволить себе действовать своенравно и считать себя непогрешимыми. – Хотя тон вдовствующей императрицы звучал по-детски, но, хорошенько прислушавшись, в ее словах можно было найти глубокий смысл.

Вернувшись в Башню Радостных Голосов, Мужун Цзялянь захотела отведать мяса. Амань поспешила дать указания, чтобы Яшуан и Фэнъи накрыли стол и подали блюда из говядины и баранины.

– Амань, принеси мне таз с чистой водой, я хочу убрать лежащего Будду. Заверни его в красную шелковую ткань и запри его в сундуке, я не желаю впредь его видеть.

Слова вдовствующей императрицы, ее кошачьи глаза, которые, казалось, видели ее насквозь, – это все словно заставило Мужун Цзялянь резко проснуться. Она была беременна наследником императора и не могла позволить себе больше никаких непристойных мыслей.

Лежащий Будда из нефрита был подарком Юйвэнь Сюна. Он стоял на алтаре в ее покоях, каждый день она украшала его свежими цветами и зажигала благовония, молясь о благополучии близких и любимых людей. Мужун Цзялянь намочила парчовый платок и начала медленно протирать гладкое блестящее тело Будды, не в силах с ним расстаться, но понимая, что это необходимо.

Убрав алтарь и Будду со стола, она никак не могла свыкнуться с новым видом комнаты, как бы ни старалась. Стол был нестерпимо пустой. Так не пойдет. Туда нужно было поставить статую Будды, иначе ее ритуал ранних пробуждений будет нарушен, а сердце не сможет найти покой.

– Госпожа, пожалуйста, поешьте. – К ней подошла Амань, и нос Мужун Цзялянь наполнился ароматами дайкона, тушеной говядины, жареной баранины с луком, дикими травами и овощными лепешками с мясом. Она почувствовала, что сильно проголодалась.

Странно. После того как она повесила на себя заговоренный мешочек, ее аппетит наладился и ей все время хотелось мяса.

После вкуснейшей трапезы Мужун Цзялянь провалилась в сон и провела в забытьи долгое время – открыв глаза, она увидела, что снаружи уже смеркается.

Осень все настойчивее брала свое. Несколько серобрюхих воробьев кормились во дворе. У Цзялянь вдруг возникло непреодолимое желание сыграть на пипа.

– Амань… – окликнула она служанку.

– Госпожа, вы проснулись? – Амань торопливо вошла в комнату и помогла госпоже приподняться и встать на пол.

– Мне так хочется поиграть на пипа.

Когда Цзялянь была младенцем, Амань, как и ее мать, туго заворачивала ее, садилась рядом на стул с высокой спинкой и играла на пипа. Мужун Цзялянь взяла в руки инструмент, наполовину заслонивший ее лицо, и запела:

Ради милого друга